Бури носятся над землей, сдувая пыль с памяти, взывая к героям. У каждого свои. Летя сквозь грозу веселым городским шагом, вспоминаю давно забытое.
Мы были молоды и любопытны, мы совали носы куда надо и не надо, и порой из этого выходили занятные вещи. Разными ветрами нас принесло в пешую колонну, идущую на Бердичев, в паломничество к чудотворной иконе. Самой иконы там кстати, нет - в 1941 она исчезла. Может, сгорела при пожаре, а может... Не знаю. В общем, сейчас в Бердичеве есть красивый монастырь и хорошая копия, а где-то там, в памяти 90-х, ждут нас в конце пути руины, только и всего.
Колонна идет с песнями, и песни эти я отдельно ненавижу. Идти-то с ними легче, но как напрягают! Таких, как я, больше среди духовенства, пользующегося возможностью помолчать в нерабочее время. В конце концов все мы сбиваемся в отдельную колонну, во главе которой чаще всего идет епископ Падевский. Жесткий, суровый, красивый. Вот статным его не назовешь - владыка небольшого роста. Идет всегда один, в своей какой-то острой цели, и мы его дружно побаиваемся. Колонна идет безостановочно, и в зной, и в дождь, все вперед и вперед, и так - почти две недели. Короткий сон в спортзалах, в фабричных цехах - и снова вперед.
В тот день был шторм, такой же, как сейчас. Ветер изорвал наши плащи, мы мокрые с головы до озябших ног, которыми перебираем почти бессознательно, а дело к вечеру, а до ночлега - еще немножко, а еще немножко - это пять километров. Или десять. Лишь бы не пятнадцать.
Буря повалила деревья, разогнала машины, кругом никого, только мы, гонимые неслышным зовом среди полей. Нет, не только. В полях картинно паслось стадо, и все эти громы-молнии привели чинных животных в отчаяние. Тут-то они и увидели, на ком можно сорвать зло. Это действительно очень страшно, когда много тонн копыт и рогов, роняя пену с безумных морд, кидается навстречу. А мы усталые, а ноги сбиты, и мы уже не побежим.
Впереди, как обычно, шел владыка Падевский в малиновом своем одеянии. И вот эта тучная слепая ярость с каким-то неведомым первобытным ревом понеслась на него - растоптать, растоптать, растоптать! Рядом со мной была монахиня, с которой мы друг друга взаимно недолюбливали, она меня - за веселье, я ее - за мрачность. По-прежнему не издавая ни звука, мы крепко схватились за руки и замерли, уже видя перед собой предстоящую жуть. Колонна окаменела, какие-то девочки взвизгнули, и только владыка наш словно ничего не заметил. Маленький, с прямыми плечами, не останавливаясь он сделал еще шаг, сорвал с головы мягкую круглую епископскую шапочку и, облив рогатое безумие презрением ледяных синих глаз, хлестнул самую отчаянную корову по морде. Вы не поверите, но крестом. Бац-бац! - что это было? Спокойное стадо мирно пасется вдалеке. Только хлопья пены с губ на дороге, только вспаханная копытами земля на обочине. Не расцепляя рук, хохочем с недружелюбной сестрой до упаду. Кто бы мог подумать, что у нее такой звонкий девичий смех! А он уже ушел вперед. Никто не может остановить человека на его пути.
Зимой этого, семнадцатого года владыки Падевского не стало с нами. Наши истории пересекались и позже, всегда с какой-то особой значимостью для меня. А этот первый урок я вроде бы давно забыла. Буря напомнила.
Мы были молоды и любопытны, мы совали носы куда надо и не надо, и порой из этого выходили занятные вещи. Разными ветрами нас принесло в пешую колонну, идущую на Бердичев, в паломничество к чудотворной иконе. Самой иконы там кстати, нет - в 1941 она исчезла. Может, сгорела при пожаре, а может... Не знаю. В общем, сейчас в Бердичеве есть красивый монастырь и хорошая копия, а где-то там, в памяти 90-х, ждут нас в конце пути руины, только и всего.
Колонна идет с песнями, и песни эти я отдельно ненавижу. Идти-то с ними легче, но как напрягают! Таких, как я, больше среди духовенства, пользующегося возможностью помолчать в нерабочее время. В конце концов все мы сбиваемся в отдельную колонну, во главе которой чаще всего идет епископ Падевский. Жесткий, суровый, красивый. Вот статным его не назовешь - владыка небольшого роста. Идет всегда один, в своей какой-то острой цели, и мы его дружно побаиваемся. Колонна идет безостановочно, и в зной, и в дождь, все вперед и вперед, и так - почти две недели. Короткий сон в спортзалах, в фабричных цехах - и снова вперед.
В тот день был шторм, такой же, как сейчас. Ветер изорвал наши плащи, мы мокрые с головы до озябших ног, которыми перебираем почти бессознательно, а дело к вечеру, а до ночлега - еще немножко, а еще немножко - это пять километров. Или десять. Лишь бы не пятнадцать.
Буря повалила деревья, разогнала машины, кругом никого, только мы, гонимые неслышным зовом среди полей. Нет, не только. В полях картинно паслось стадо, и все эти громы-молнии привели чинных животных в отчаяние. Тут-то они и увидели, на ком можно сорвать зло. Это действительно очень страшно, когда много тонн копыт и рогов, роняя пену с безумных морд, кидается навстречу. А мы усталые, а ноги сбиты, и мы уже не побежим.
Впереди, как обычно, шел владыка Падевский в малиновом своем одеянии. И вот эта тучная слепая ярость с каким-то неведомым первобытным ревом понеслась на него - растоптать, растоптать, растоптать! Рядом со мной была монахиня, с которой мы друг друга взаимно недолюбливали, она меня - за веселье, я ее - за мрачность. По-прежнему не издавая ни звука, мы крепко схватились за руки и замерли, уже видя перед собой предстоящую жуть. Колонна окаменела, какие-то девочки взвизгнули, и только владыка наш словно ничего не заметил. Маленький, с прямыми плечами, не останавливаясь он сделал еще шаг, сорвал с головы мягкую круглую епископскую шапочку и, облив рогатое безумие презрением ледяных синих глаз, хлестнул самую отчаянную корову по морде. Вы не поверите, но крестом. Бац-бац! - что это было? Спокойное стадо мирно пасется вдалеке. Только хлопья пены с губ на дороге, только вспаханная копытами земля на обочине. Не расцепляя рук, хохочем с недружелюбной сестрой до упаду. Кто бы мог подумать, что у нее такой звонкий девичий смех! А он уже ушел вперед. Никто не может остановить человека на его пути.
Зимой этого, семнадцатого года владыки Падевского не стало с нами. Наши истории пересекались и позже, всегда с какой-то особой значимостью для меня. А этот первый урок я вроде бы давно забыла. Буря напомнила.
Комментариев нет:
Отправить комментарий