Утро последнего дня... Прислушайтесь, как печально это звучит: утро последнего дня! Но так и есть. Бежим прощаться с морем. Стоим на набережной, но к волнам уже не спускаемся. Дочка делает сто пятую фотографию пальмы. В Дизенгоф-центре раскладывается нечто вроде утреннего базара: множество стоек с готовой едой. Я бы попробовала вон то острое мясо. И вот эти... Похожие на вареники. Жаль, не успею.
Вчера мы звонили брокеру, просили прийти пораньше. Теперь мы лучше разбираемся в израильской безопасности и понимаем: три часа на регистрацию не так уж много. Брокер ничего не обещал, но приехал даже раньше, чем мы ждали. На него сейчас легли дополнительные нагрузки: жена друга попала в аварию, нужно навещать и, наверное, чем-то помочь. Но вид все такой же: легкий, чуть насмешливый. Проверяет счетчик. Мы боялись, что перерасходовали электричество - оказывается, еще и сэкономили. Конечно, дома-то почти не бывали.
Покормив втихаря котов, отправляемся на вокзал. С новым чемоданом, новой дорогой. Дочка раз в полминуты ухитряется попасть под чемодан - колесики постоянно наезжают ей на ноги. Мы чуточку нервничаем: найдем ли путь? Сидящая напротив дама громко разговаривает по телефону - ура, она жалуется, что опаздывает на поезд. То есть мы сочувствуем, конечно, зато теперь знаем, где выходить.
Незнакомый район, улицы, запруженные армейской молодежью. Возвращаются из дому. Красавицы в военной форме, встретившись после выходных, сбиваются в стайки, болтают, покупают еду, даже расчесываются, одна даже докрашивает глаз с риском уронить в толчее зеркальце. Теперь спросить дорогу нам нечего делать - мы прекрасно видим, кто может говорить по-русски. И не ошибаемся.
Идти довольно далеко. Дочка чертыхается, снова попав под чемодан. Отбираю у нее ручку карго, и через минуту колесики оказываются на ее многострадальной ноге. Магнетизм какой-то. Вот и станция. Низкорослая девушка вцепляется в нас, как клещ. Куда едем? Зачем? Ехидно наблюдает, как мы с трудом запихиваем вещи на высокую рентгеновскую стойку. И снова вопросы. Могла бы - попросила раздеться прямо там. Девица стерва или что-то случилось? Вижу, как молодой военный за нами, удивленно пожав плечами, протягивает документы, демонстрирует автомат, дает развернутое интервью.
А на перроне... Армия. Негде яблоку упасть. Штатских пара человек. Мы, две старушки, тоже едущие в аэропорт, еще одна девушка... Все. А военные чуточку не такие, как мы привыкли. Женщин нет совсем, а парни - хмурые и молчаливые. Зато оружие очень продвинутое. Оптика на коленке молодого идиота нацелена прямо на нас. Вот и давай такому винтовку в лапы: по халатности перестреляет весь мир.
Подошедший состав забирает почти всех. Слышим: Ашдод, Ашкелон. Это немирная территория, похоже, что-то, все-таки случилось. Следующий поезд должен быть наш. Но мы снова слышим по вокзальному радио: Ашдод, Ашкелон. Еще одна порция военных отправляется в горячую точку. Старательно избегаю мыслей, как они утром чистили зубы и прощались с мамой. Вспоминаю Сонины слова: "Я не вижу в них военных. Это дети. Это наши дети".
Однако, где же поезд? Опаздывает, однако. К перрону без объявления подходит еще один состав. Меня царапает, что он какой-то странный: серый, с маленькими тусклыми окнами и зализанными формами. Однако старушки уверенно входят в вагон. Мы - за ними. Стоянка полторы минуты, нужно поспешить.
- Куда едем, девчонки? - веселый голос за спиной. Парень в цветастой гавайке смотрит с платформы снизу вверх, улыбается.
- В Бен-Гурион. Надеемся, - мрачно сообщаю я.
Не говоря ни слова, парень вытаскивает нас вместе с чемоданом, возвращается за бабушками - все заняло какие-то доли минуты - и только потом так же весело сообщает: "Это не ваш поезд. Не ваш". Всего на секунду его тон становится жестким. И убежал, вскочил на подножку - оказывается, ему с нами не по пути, еле успел на состав, идущий в другую сторону. Серый поезд тоже ушел. И только сейчас радио сообщает: опять Ашдод, опять Ашкелон. Вот чего нам не хватало: вместо самолета попасть в зону обстрела. Нет, мы бы, конечно, выбрались, но...
Уже дома мы узнали: этим утром действительно был крупный артобстрел из Сектора Газа. В жизни случаются чудеса. Неизвестный друг, спасший нас по дороге: если ты каким-то чудом читаешь эту главу - спасибо тебе. Правда, спасибо.
Фух, наконец-то наш поезд. Обычный, аэропортовский, со стеллажами и мягкими сиденьями. Две остановки - и мы в Бен-Гурионе. Бабушки взяли над нами шефство и не дают свернуть с правильного пути, что уместно: аэропорт большой, похож на британский Лутон. На регистрацию - очередь, тоже не совсем привычная. Сначала - безопасность.
- Кем вы приходитесь друг другу? Сами ли паковали свои вещи? Не передавал ли кто-то незнакомый сувениров? Мы спрашиваем вас, потому что среди них может быть бомба.
Второй этап - рентген. Все вызывающие сомнение вещи идут на ручной досмотр. В каждом багаже находится что-то сомнительное, так и перетекаем из очереди в очередь. Стоять тяжело. Рядом изнывают паломники с Кубани. Батюшка держится солидно, личным примером успокаивает не в меру ретивых прихожанок. Весь его облик - точная копия советской пропаганды: и борода, и пузо, и стать. А лицо милое и поведение учтивое.
Наконец, достоялись. Как ни странно, сомнения вызвал не чемодан, а дочкин рюкзак, набитый донельзя. Мы не помним, что в нем лежит! Ах, вон оно что. Упаковка шоколадок. На рентгене они дают то же затемнение, что и тротилл. Девушка в перчатках удивлена: "Зачем они вам?" Девушка, да нам их мало, дома куча народу пропадает без гостинцев!
Пока суд да дело, дочка успевает договориться с русскими парнями из другой очереди. У них есть пленка и скотч, и они с нами поделятся, поскольку чемоданы здесь не упаковывают. Садимся прямо на пол, мотаем. А регистрация? О, после всех этих досмотров сама регистрация кажется пустяком.
Гуляем по дьютикам, их здесь много. Все вместе напоминает звезду: в центре - магазины, лучи - бесконечно длинные коридоры с терминалами. Звонит Соня, волнуется, как мы там. И не зря волнуется: стоило на минуту отвернуться, как нашу посадку перенесли в другой терминал в противоположной стороне аэропорта и объявили, конечно, на иврите. Вприскочку несемся по длинным эскалаторам. Спешим зря: посадка задерживается на полчаса. Вылет - еще на час, успеваем уснуть и проснуться в салоне. Зато в самолете поят вином. Бродим в туалет, ворчим на тесноту, и никто на нас не оглядывается. Свои. А теснота действительно ужасная. Впереди сидят три огромных мужчины. То есть они сидели бы, если бы помещались в кресла, а так стоят в проходе, загораживая его объемами. Три часа на ногах, стюардессам насилу удается загнать их на места во время посадки.
Дома холод. Дома уже ночь. Достаем куртки. Пленка на чемодане надорвана: кто-то пытался заглянуть внутрь. Таксист, узнав, откуда мы прилетели, заводит антисемитскую беседу, но мы устали, у нас в крови еще солнце и ветер далекого края, мы отвечаем так нейтрально и позитивно, что и он меняет тональность. Начинает расспрашивать, что за люди там живут, красивые ли, богатые ли. "Фиг тебе, а не чаевые", - мстительно думаю я, но везет он хорошо, быстро, и чаевые свои, конечно, получает.
Вчера мы звонили брокеру, просили прийти пораньше. Теперь мы лучше разбираемся в израильской безопасности и понимаем: три часа на регистрацию не так уж много. Брокер ничего не обещал, но приехал даже раньше, чем мы ждали. На него сейчас легли дополнительные нагрузки: жена друга попала в аварию, нужно навещать и, наверное, чем-то помочь. Но вид все такой же: легкий, чуть насмешливый. Проверяет счетчик. Мы боялись, что перерасходовали электричество - оказывается, еще и сэкономили. Конечно, дома-то почти не бывали.
Покормив втихаря котов, отправляемся на вокзал. С новым чемоданом, новой дорогой. Дочка раз в полминуты ухитряется попасть под чемодан - колесики постоянно наезжают ей на ноги. Мы чуточку нервничаем: найдем ли путь? Сидящая напротив дама громко разговаривает по телефону - ура, она жалуется, что опаздывает на поезд. То есть мы сочувствуем, конечно, зато теперь знаем, где выходить.
Незнакомый район, улицы, запруженные армейской молодежью. Возвращаются из дому. Красавицы в военной форме, встретившись после выходных, сбиваются в стайки, болтают, покупают еду, даже расчесываются, одна даже докрашивает глаз с риском уронить в толчее зеркальце. Теперь спросить дорогу нам нечего делать - мы прекрасно видим, кто может говорить по-русски. И не ошибаемся.
Идти довольно далеко. Дочка чертыхается, снова попав под чемодан. Отбираю у нее ручку карго, и через минуту колесики оказываются на ее многострадальной ноге. Магнетизм какой-то. Вот и станция. Низкорослая девушка вцепляется в нас, как клещ. Куда едем? Зачем? Ехидно наблюдает, как мы с трудом запихиваем вещи на высокую рентгеновскую стойку. И снова вопросы. Могла бы - попросила раздеться прямо там. Девица стерва или что-то случилось? Вижу, как молодой военный за нами, удивленно пожав плечами, протягивает документы, демонстрирует автомат, дает развернутое интервью.
А на перроне... Армия. Негде яблоку упасть. Штатских пара человек. Мы, две старушки, тоже едущие в аэропорт, еще одна девушка... Все. А военные чуточку не такие, как мы привыкли. Женщин нет совсем, а парни - хмурые и молчаливые. Зато оружие очень продвинутое. Оптика на коленке молодого идиота нацелена прямо на нас. Вот и давай такому винтовку в лапы: по халатности перестреляет весь мир.
Подошедший состав забирает почти всех. Слышим: Ашдод, Ашкелон. Это немирная территория, похоже, что-то, все-таки случилось. Следующий поезд должен быть наш. Но мы снова слышим по вокзальному радио: Ашдод, Ашкелон. Еще одна порция военных отправляется в горячую точку. Старательно избегаю мыслей, как они утром чистили зубы и прощались с мамой. Вспоминаю Сонины слова: "Я не вижу в них военных. Это дети. Это наши дети".
Однако, где же поезд? Опаздывает, однако. К перрону без объявления подходит еще один состав. Меня царапает, что он какой-то странный: серый, с маленькими тусклыми окнами и зализанными формами. Однако старушки уверенно входят в вагон. Мы - за ними. Стоянка полторы минуты, нужно поспешить.
- Куда едем, девчонки? - веселый голос за спиной. Парень в цветастой гавайке смотрит с платформы снизу вверх, улыбается.
- В Бен-Гурион. Надеемся, - мрачно сообщаю я.
Не говоря ни слова, парень вытаскивает нас вместе с чемоданом, возвращается за бабушками - все заняло какие-то доли минуты - и только потом так же весело сообщает: "Это не ваш поезд. Не ваш". Всего на секунду его тон становится жестким. И убежал, вскочил на подножку - оказывается, ему с нами не по пути, еле успел на состав, идущий в другую сторону. Серый поезд тоже ушел. И только сейчас радио сообщает: опять Ашдод, опять Ашкелон. Вот чего нам не хватало: вместо самолета попасть в зону обстрела. Нет, мы бы, конечно, выбрались, но...
Уже дома мы узнали: этим утром действительно был крупный артобстрел из Сектора Газа. В жизни случаются чудеса. Неизвестный друг, спасший нас по дороге: если ты каким-то чудом читаешь эту главу - спасибо тебе. Правда, спасибо.
Фух, наконец-то наш поезд. Обычный, аэропортовский, со стеллажами и мягкими сиденьями. Две остановки - и мы в Бен-Гурионе. Бабушки взяли над нами шефство и не дают свернуть с правильного пути, что уместно: аэропорт большой, похож на британский Лутон. На регистрацию - очередь, тоже не совсем привычная. Сначала - безопасность.
- Кем вы приходитесь друг другу? Сами ли паковали свои вещи? Не передавал ли кто-то незнакомый сувениров? Мы спрашиваем вас, потому что среди них может быть бомба.
Второй этап - рентген. Все вызывающие сомнение вещи идут на ручной досмотр. В каждом багаже находится что-то сомнительное, так и перетекаем из очереди в очередь. Стоять тяжело. Рядом изнывают паломники с Кубани. Батюшка держится солидно, личным примером успокаивает не в меру ретивых прихожанок. Весь его облик - точная копия советской пропаганды: и борода, и пузо, и стать. А лицо милое и поведение учтивое.
Наконец, достоялись. Как ни странно, сомнения вызвал не чемодан, а дочкин рюкзак, набитый донельзя. Мы не помним, что в нем лежит! Ах, вон оно что. Упаковка шоколадок. На рентгене они дают то же затемнение, что и тротилл. Девушка в перчатках удивлена: "Зачем они вам?" Девушка, да нам их мало, дома куча народу пропадает без гостинцев!
Пока суд да дело, дочка успевает договориться с русскими парнями из другой очереди. У них есть пленка и скотч, и они с нами поделятся, поскольку чемоданы здесь не упаковывают. Садимся прямо на пол, мотаем. А регистрация? О, после всех этих досмотров сама регистрация кажется пустяком.
Гуляем по дьютикам, их здесь много. Все вместе напоминает звезду: в центре - магазины, лучи - бесконечно длинные коридоры с терминалами. Звонит Соня, волнуется, как мы там. И не зря волнуется: стоило на минуту отвернуться, как нашу посадку перенесли в другой терминал в противоположной стороне аэропорта и объявили, конечно, на иврите. Вприскочку несемся по длинным эскалаторам. Спешим зря: посадка задерживается на полчаса. Вылет - еще на час, успеваем уснуть и проснуться в салоне. Зато в самолете поят вином. Бродим в туалет, ворчим на тесноту, и никто на нас не оглядывается. Свои. А теснота действительно ужасная. Впереди сидят три огромных мужчины. То есть они сидели бы, если бы помещались в кресла, а так стоят в проходе, загораживая его объемами. Три часа на ногах, стюардессам насилу удается загнать их на места во время посадки.
Дома холод. Дома уже ночь. Достаем куртки. Пленка на чемодане надорвана: кто-то пытался заглянуть внутрь. Таксист, узнав, откуда мы прилетели, заводит антисемитскую беседу, но мы устали, у нас в крови еще солнце и ветер далекого края, мы отвечаем так нейтрально и позитивно, что и он меняет тональность. Начинает расспрашивать, что за люди там живут, красивые ли, богатые ли. "Фиг тебе, а не чаевые", - мстительно думаю я, но везет он хорошо, быстро, и чаевые свои, конечно, получает.
Комментариев нет:
Отправить комментарий