На Красной площади солнце спорит с ветром. У входа, там, где нулевой километр, мы обнаружили странную толпу, кидающую об километр мелкие деньги. Теплые монеты дождем ударились о мои ноги. Москвички объясняют, что это народная традиция такая - чтобы получить вид на жительство.
Принимаем решение сделать, все-таки, снимок на Красной площади, а то что это такое - у всех есть, а у нас нет. Шерон профессионально захватывает в кадр Василия Блаженного. К нему сейчас не подойти, но и издали он очарователен. В контексте современных огромных зданий кажется елочной игрушкой. Подруги не без огорчения показывают нам святые лики, сурово глядящие с портиков ГУМа - такая мода теперь повсюду. Похоже на кладбищенские ворота. А внутри ГУМ прелестен. От старых времен остались только эскалаторы. Здание светло, просторно, между этажами парят декоративные воздушные шары, а в одном из проходов стоят зеленые березки. Осенью их сменят багровые клены. Бренды - какие душе угодно. Это счастье, что мы здесь не одни, а то под предлогом "на минуточку" пропали бы часа на три.
Ксюша говорит, что и сама не знает улиц, по которым ведет нас Шероня, чтобы показать костел святого Людовика. Это нетуристическая, московская Москва, чуть менее вылизанная, чуть ровнее по цвету, спокойная и похожая на все мировые столицы сразу. Больше всего, пожалуй, на Будапешт. Некоторые тротуары совсем узкие, и наша решительная компания разбивается на пары. Ксюша на ходу еще и работает, решает по телефону какие-то срочные вопросы - знакомая история. А я с изумлением наблюдаю Шерон и собственную дочь, явно составивших идеальный дуэт. Когда их лица оборачиваются друг к другу, вижу, как сильно они похожи - и форма округленной смехом щеки, и полуовал темных очков, манера наклонять голову к собеседнику и поднимать уголки губ. Только Шерон высокая, статная, мы рядом с ней мелковаты. На повороте к церкви с нами заговаривают полицейские. У них ясные улыбки, они скучают и хотят поболтать, но для меня это нарушение личной территории невыносимо. Удрав подальше, смотрю, как спокойно и мило разговаривает Шерон. Люди здесь намного общительнее, иногда это приятно, но порой шокирует. А святой Людовик нас сегодня не любит: костел закрыт, решетки заперты. Видим только опавшие яблоки посреди двора. Что ж, еще один повод вернуться.
По дороге к метро, на котором планируем ехать назад, к машине, мы вдруг понимаем: природа зовет. С туалетами в Москве так себе, зато вот он, прямо перед нами, Кофиум. Это кофейня совсем другого типа: с темными залами, жесткими линиями и креативными манекенами посреди курящей зоны. Отдельно - несколько мониторов, здесь можно войти в Интернет. И люди тут пожестче, смотрят в упор. Наша беседа словно бы окрашивается в те же тона: разговор идет о делах, о конфликтах, о решительных действиях. Шеи вытянуты, глаза прищурены, сейчас мы те, на чьей дороге становиться не нужно. Исключая самоубийц, конечно.
Мы были бы окончательно серьезны, если бы не искомый туалет, подбрасывающий загадку за загадкой. Сначала одна из нас обзывает это таинственное место Фортом Бойярд: темный коридор, куча дверей - поди найди нужную. Отправившись в свою очередь на экскурсию, обнаруживаю еще одну странность. У двери для девочек - табличка, белый силуэт девочки. Для мальчиков - естественно, мальчик. Но есть еще одна дверь, на табличке - тоже мальчик, но радужный. Всего 10-15 минут размышлений, и я догадываюсь: это не маловразумительная привилегия для секс-меньшинств, а туалет для персонала, вон, их шейные платки раскрашены точно так же.
Хохоча, спускаемся в метро, и тут Шероня нас покидает, ее травмированная нога дает о себе знать. Нам жаль, в течение этого длинного дня мы еще не раз вспомним ее чудесный смех и железную волю. Не без труда разбираюсь с системой прохода. Карточка с двумя оплаченными проездами одна, ее нужно передавать друг другу. Метро сейчас полупустое, и мы спокойно подъезжаем к Площади Революции посмотреть на скульптуры в метро. Рабочие, крестьяне и чекисты мрачны, глядят на народ без тени дружелюбия. Раньше я не замечала, но теперь обращаю внимание на странно изогнутые бедра и манерно отставленные локти скульптур. Автор этих композиций - Манизер, тот самый, что проектировал памятники Шевченко в Киеве и Харькове. Я у него спокойных лиц вообще не помню, все угрюмые. У овчарки разведчика блестит нос: трут. Говорят, традиция была заложена студентами Бауманки. Для сдачи экзамена нужно потереть нос, ради зачета - пожать собакину лапу. А теперь, конечно, за нос хватает кто ни попадя, просто так, на счастье.
Время от времени мы пристаем к Ксюше, не пойти ли ей домой, не прилечь ли отдохнуть? Все-таки, мы просто гуляем, а она еще и за рулем. Но она держится твердо: ни-за-что. И мы, полюбовавшись театральной площадью, отправляемся к Пушкинскому музею, там у дочери свидание с Ван Гогом, Рембрандтом, Сезанном и еще несколькими возлюбленными. Интересная деталь - жители России и стран СНГ платят за вход меньше. Мы в музей не пойдем, а пойдем пить очередной кофе. Ксюшин муж по телефону интересуется, с чего это мы вздумали отпускать ребенка одного. Так приятно его незримое присутствие, не гнетущее, но и не равнодушное.
Прогуливаемся в сторону храма Христа Спасителя, возведенного на месте бассейна Космос, возведенного на месте храма Христа Спасителя. У самого подножия - терраса с неважнецким обслуживанием, но вполне пристойной едой и напитками. Я требую у Ксюши показывать мне настоящих москвичек. Мало их. Те слишком яркие, эти слишком разодетые для середины дня, они здесь недавно, их цель - привлечь внимание. Вспоминаю подруг своей молодости, стильных и скромных - где-то они теперь? В основном за океаном. Чувствую, как ко мне возвращается давно забытая нежность...
Женские тайны третьего уровня требуют внимания. Сейчас главная наша тема - какой женщиной быть? Свободной и решительной? Нежной и уступчивой? Живым подарком? Мы с Ксюшей самостоятельны и плохо представляем себя в роли подарка. Не высока ли цена? И все ли ее платят? Я принимаю решение попробовать кое-что новое. В конце концов не уметь и не хотеть - разные вещи. Что именно? Женская тайна.
Короткий дождь окатил улицы, разлил прохладу. Забрав одухотворенную дочь, едем в храм. Снаружи он кряжистый, с какими-то очень советского вида скульптурными группами, просто еще одна Площадь Революции, только навыворот. Опасливо заходим внутрь. Вот так неожиданность! Он просто прекрасен. Светлый, просторный, радостный. Молодой священнослужитель торжественно и тихо обходит паству, кладет Книгу на аналой - это уже началось Вечернее бдение. Прихожане в основном толковые, хорошо понимающие структуру действа, но и нам, пришлецам, нетрудно ему следовать: ясный голос разливается под куполом, отчетливо слышно каждое слово. Поднимаю лицо за напевом, тянусь к сводам, душу переполняет радость...
Однако же солнце норовит сесть, а мы все еще не поздоровались с Арбатом. По дороге заезжаем к церетелевскому Петру. Скульптура производит какое-то рваное впечатление. Нагромождение великодержавных глыб, позолоты, над ним - тяжелые перекрестья мачт с наплывами каменных парусов, посредине - стройное тело явно грузинского происхождения в позе Ленина, готового сказать речь с броневика. Это Петр, по невыясненной причине собравшийся отсель, с Москва-реки, грозить шведу. Интересно, примет ли когда-то общественность эти почти сто метров несуразности? Привыкнет ли?
Арбат. Арбат - он всегда Арбат. Это неприкосновенно для меня. Даже в худшие годы он был - и все. Гуляем бесцельно. Подруга предлагает выбрать на память керамическую картинку с котом. Мне нравится тот, что со смущенным видом обнимает сосиски. Нагромождение кафешек, ресторанчиков, Синий Трамвай, где поют барды, прямо по курсу - Старбакс. Вот чего туристкам для полного счастья не хватало. Усаживаемся на летней площадке, отбиваемся от замаскированных нищих: бабшке на пенсию, монаху от всего сердца, грязному мужичонке с подбитым глазом - просто так... Все они менеджеры экстра-класса, каждый норовит установить личный задушевный контакт. Но и им не омрачить тихой радости этого вечера. Последняя - огромная! - чашка кофе, последняя беседа. С некоторыми она не случается никогда. Это сердце женских тайн, сердцевина жизни. Последний разговор немного грустен, горчит привкусом близкой разлуки, в нем нет ни теней, ни полутонов. Все карты на столе, все двери открыты, иносказания не нужны, аллегории недопустимы. Это то, зачем Бог дал нам, женщинам, друг друга: у мужчин такого нет, и сравнить не с чем.
Возвращаемся по Новому Арбату. Понимаю, что иду по любимому городу. Меряю шагами теплый вечер. Как поздно здесь садится солнце. Мы понимаем друг друга - я и Москва. Мы принимаем друг друга. И, кажется, она меня тоже любит...
Комментариев нет:
Отправить комментарий