Дым стелется над землей: везде что-то жгут. Листья, ботву... Горький запах растений сплетается с душным козьим: животные пахнут тяжко и тревожно. Отчасти из-за предстоящих холодов, а отчасти из-за лис, их здесь, говорят, полно.
Это село древнее, ему больше тысячи лет. Земля дышит старинной магией. Там, где может дышать, поскольку в советское время здесь, наверное, планировалось торжество колхозной индустрии. Сейчас коровники полуразвалены, как и многие дома, а пространство, бывшее некогда полями, заросло бурьяном.
Слишком широкая территория для тысячи живущих в ней человек при том, что большинство из давно перебрались в столицу, а здесь только числятся. Современная цивилизация привилась в этих местах, но как-то неровно, островками. Тут ветаптека. Там - пристойный магазинчик со вполне киевскими ассортиментом и ценами. Покупаем в нем кофе, тоже вполне пристойный. Местные мужики без особого дружелюбия взирают на понаехавших. Вообще, народ здесь интересный. Вроде открытый, а в то же время готовый отстаивать свое гораздо раньше, чем на него кто-нибудь покусится. Местных парней, сбивающихся в нетрезвые по выходному дню коллективы, я откровенно побаиваюсь, с женщинами болтаю легко, словно продолжая сто лет назад начатый разговор ни о чем. Наш путь - к одному из близлежащих хуторов. У обочины растет изящная конопля. Похоже, никого она здесь не волнует.
Дорога к хуторам часто раскисает, не всякой машине под силу проехать. Вот здесь-то, в заболоченной низинке, запах животных и дыма особенно веществен, говорит о близкой зиме. Но нам не хочется в нее верить. Один из последних дней бабьего лета, уже холодно, но солнце все еще греет сквозь одежду, а перед глазами то и дело повисают паучки, счевшие наши головы идеальной посадочной площадкой. Блестящие, как игрушки. Без раздражения смахиваю пузатые тельца в сторону вишни. Ее листья все еще зелены. Устраиваюсь под ними так, чтобы солнечные лучи падали на шоколадного цвета кресло. В траве - бутылка грузинского вина, в пальцах - тонкая сигарета, для окончательного сибаритства не хватает только белой блузы и взятой вверх ногами книжки. Так сойдет.
Ничего не происходит, ничего. Время застыло. На мангале дымится шашлык. Подгорает. Так сойдет. Хозяин дома видит в нас детей, балует. Точными движениями колет дрова. Угощает затейливой консервацией, пряной, как ароматы здешних трав. Крошечные огурчики хрустят на зубах, самые легконогие гонцы уже вернулись с дополнительной порцией согревающего. Корочка картошки пачкает пальцы, масло плавится в желтой мякоти. Смотрю, как первый раз. Зелень, желтизна, огонь. Этот холодный день напоен огнем.
К нему же, загнанному в камин, мы перетекаем с чаем. Вишневые поленья горят синим заревом. О чем бы ни велись дремотные разговоры, глаза обращены к огню. Хозяин сетует, что не взял с собой собаку. Представляю себе растянувшегося у камина ротвейлера. Действительно, жаль.
Солнце клонится к закату, теперь и небо тех медово-синих оттенков, что играли в глубине выложенной кирпичиками пещеры. Ждем маршрутку у памятника Неизвестному солдату. Но вместо шума машины нарастает звук, который я сперва не узнаю. Что за знакомое... Мне одной кажется, что рядом курлычут журавли? Стоило спросить - и вот они, огромный клин. Здесь есть озеро, видно, где-то рядом была точка сбора. Их крики напоминают воздушную перекличку пилотов: "Внимание, восходящие потоки, всем перестроиться. Ветер усиливается, дети - в середину". Во главе ровно - ни на миллиметр от выбранной траектории - скользит вожак, рядом - самые мудрые и сильные. Им будет труднее всего. Детвора действительно прячется в серединке, там можно воспользоваться увлекающим движением старших. Клин летит удивительно быстро. Поднимается выше, становится похож на нарисованную детьми птичку. Серая галочка, нарисованная на белой ленте, протянутой самолетом. Машу вслед. Взрослые люди смотрят на меня без улыбки. Журавли улетели, стало быть, и бабьему лету конец. До свидания, возвращайтесь целыми, возвращайтесь с весной.
Это село древнее, ему больше тысячи лет. Земля дышит старинной магией. Там, где может дышать, поскольку в советское время здесь, наверное, планировалось торжество колхозной индустрии. Сейчас коровники полуразвалены, как и многие дома, а пространство, бывшее некогда полями, заросло бурьяном.
Слишком широкая территория для тысячи живущих в ней человек при том, что большинство из давно перебрались в столицу, а здесь только числятся. Современная цивилизация привилась в этих местах, но как-то неровно, островками. Тут ветаптека. Там - пристойный магазинчик со вполне киевскими ассортиментом и ценами. Покупаем в нем кофе, тоже вполне пристойный. Местные мужики без особого дружелюбия взирают на понаехавших. Вообще, народ здесь интересный. Вроде открытый, а в то же время готовый отстаивать свое гораздо раньше, чем на него кто-нибудь покусится. Местных парней, сбивающихся в нетрезвые по выходному дню коллективы, я откровенно побаиваюсь, с женщинами болтаю легко, словно продолжая сто лет назад начатый разговор ни о чем. Наш путь - к одному из близлежащих хуторов. У обочины растет изящная конопля. Похоже, никого она здесь не волнует.
Дорога к хуторам часто раскисает, не всякой машине под силу проехать. Вот здесь-то, в заболоченной низинке, запах животных и дыма особенно веществен, говорит о близкой зиме. Но нам не хочется в нее верить. Один из последних дней бабьего лета, уже холодно, но солнце все еще греет сквозь одежду, а перед глазами то и дело повисают паучки, счевшие наши головы идеальной посадочной площадкой. Блестящие, как игрушки. Без раздражения смахиваю пузатые тельца в сторону вишни. Ее листья все еще зелены. Устраиваюсь под ними так, чтобы солнечные лучи падали на шоколадного цвета кресло. В траве - бутылка грузинского вина, в пальцах - тонкая сигарета, для окончательного сибаритства не хватает только белой блузы и взятой вверх ногами книжки. Так сойдет.
Ничего не происходит, ничего. Время застыло. На мангале дымится шашлык. Подгорает. Так сойдет. Хозяин дома видит в нас детей, балует. Точными движениями колет дрова. Угощает затейливой консервацией, пряной, как ароматы здешних трав. Крошечные огурчики хрустят на зубах, самые легконогие гонцы уже вернулись с дополнительной порцией согревающего. Корочка картошки пачкает пальцы, масло плавится в желтой мякоти. Смотрю, как первый раз. Зелень, желтизна, огонь. Этот холодный день напоен огнем.
К нему же, загнанному в камин, мы перетекаем с чаем. Вишневые поленья горят синим заревом. О чем бы ни велись дремотные разговоры, глаза обращены к огню. Хозяин сетует, что не взял с собой собаку. Представляю себе растянувшегося у камина ротвейлера. Действительно, жаль.
Солнце клонится к закату, теперь и небо тех медово-синих оттенков, что играли в глубине выложенной кирпичиками пещеры. Ждем маршрутку у памятника Неизвестному солдату. Но вместо шума машины нарастает звук, который я сперва не узнаю. Что за знакомое... Мне одной кажется, что рядом курлычут журавли? Стоило спросить - и вот они, огромный клин. Здесь есть озеро, видно, где-то рядом была точка сбора. Их крики напоминают воздушную перекличку пилотов: "Внимание, восходящие потоки, всем перестроиться. Ветер усиливается, дети - в середину". Во главе ровно - ни на миллиметр от выбранной траектории - скользит вожак, рядом - самые мудрые и сильные. Им будет труднее всего. Детвора действительно прячется в серединке, там можно воспользоваться увлекающим движением старших. Клин летит удивительно быстро. Поднимается выше, становится похож на нарисованную детьми птичку. Серая галочка, нарисованная на белой ленте, протянутой самолетом. Машу вслед. Взрослые люди смотрят на меня без улыбки. Журавли улетели, стало быть, и бабьему лету конец. До свидания, возвращайтесь целыми, возвращайтесь с весной.
Комментариев нет:
Отправить комментарий