Ну вот, пробуждение поздним вечером все решило само: теперь мы успеем пошопиться только в Дизенгоф-центре. Может, оно и к лучшему, иначе мы не нашли бы времени исследовать этот город под крышей. На улице похолодало, успеваем замерзнуть в плащах. Прекрасная мотивация присмотреть свитера.
Немножечко дружеских взаимоотношений в этом городе перепадает уже и нам: охранники на входе не проверяют наши рюкзачки. Задрав хвосты, гордыми кошками шествуем мимо обыскиваемой очереди.
В бесконечном торговом зале тепло, светло и оживленно: мы застали окончание скидок. Всеми цветами радуги переливаются спортивные анораки, два по цене одного. Все равно дороговатые. Летние платья, хоть и минус 70%, никого не интересуют: пришла зима. Эх, живи я в этом городе, разорилась бы на тряпках. Народ вовсю метет теплые пижамы: впереди холода, а центрального отопления здесь не водится. А нас привлекает Зара. Пафосная, роскошнее я видела только в центре Женевы. Новая коллекция - только что с подиума, как устоять? За кассой стоит девушка такой красоты, что мы на минуточку немеем. Платим наличными, потом спохватываемся: у нас их почти не осталось, а впереди еще куча покупок. Красотка, услышав, как мы переговариваемся между собой, неожиданно переходит на русский. Да, конечно, можно все обменять назад, забрать деньги, расплатиться карточкой. Выдыхаем.
В подвальном переходе возле кинозалов - магазинчик свитеров, дорогой и модный: каждая вещь здесь в единственном экземпляре. Продавец-марокканец разговаривает со всеми, кроме нас, очень обидно. Подавив желание уйти, спрашиваем, в чем дело. Ах, вон оно что! Он ни слова не понимает ни на одном из знакомых нам языков и факта этого стесняется. Изъясняемся рисунками, с привлечением третьих лиц.
В обувном красные цифры показывают удивительно привлекательные скидки. Но подписи, как всегда, на иврите.
- Чем могу помочь?
- Вы не скажете, - вежливо начинает дочка и вдруг в ее в голосе прорывается настоящее отчаяние - что здесь везде написано?!
Продавцы ложатся на прилавки от смеха. В моем мозгу чумазые пролетарии и босоногие крестьяне начала прошлого века идут стройными рядами с плакатами "Долой всеобщую безграмотность!" Только теперь понимаю, как они, бедные, себя чувствовали. Скидки, однако же, не про нашу честь: это все для клиентов какого-то муниципального банка, программа лояльности.
У нас есть еще одна задача. Скоро у нашего брошенного на родине мужчины - день рождения, нужно привезти ему нечто эдакое. Но что? Бредем мимо швейцарских ножей, электронных девайсов - у нас все это намного дешевле. Магазинчик милитари мужествен и креативен, но мы не хотим везти домой мысли о войне. А вот то, что мы искали. Под самой крышей - лавка древностей и минералов. Продавщица оживленно беседует с постоянными клиентами, это не мы, залетные птички, - настоящие коллекционеры с пониманием и деньгами. Обсуждают какие-то многослойные древние камни, чем-то их не устраивает скол на уголке. На стеклянных стеллажах хмурится самородное золото, окаменевший скорпион застыл над чьим-то клыком. А мы облюбовали небольшой амонит юрского периода. Когда-то здесь было море, обитатель этой ракушки подъедал на камнях древние растения... Проникшаяся нашей задачей продавщица делает прелестную упаковку и - неожиданно - очень приличную скидку. Мы понимаем: это ее именинный подарок незнакомому любителю древностей. Интересно, как там с таможенными правилами? Не запрещают ли они перевозить древнюю органику, например, амониты?
Мы набродились, насмотрелись и очень устали. В закрывающемся кафетерии уговариваем сварить нам кофе, ведь другие клиенты еще не разошлись. За мной сидит молодая военная в непонятной форме. Глаза с поволокой, задумчивые, на смуглых губах - кошачья улыбка. Кажется веселой, а присмотришься - грустная. Я не могу ее не сфотографировать. Вот за что я люблю электронику - это за уместность сбоев. Фотоаппарат полыхает вспышкой, которую я сама же выключала минуту назад. Все кафе оглядывается в гневе. С мыслью "будут бить" делаю вид, что это не я. Что за истерика такая повальная с этим фотографированием? Скоро сделать жанровые снимки можно будет только из засады.
Торговый центр закрывается, а мы еще хотим посмотреть на детскую площадку. Помимо всего прочего здесь есть замечательный слон. Дети могут залезть в него по хоботу, чтобы потом вывалиться из попы на алую горку. Сейчас ее оккупировала молодежь неформального вида. В центре композиции - длинноволосый парень с модернизированным талитом на плечах. Степенная беседа не сочетается с их разбойничьим видом. Сидят, обложившись альбомами с фотографиями, на горке - раскрытая тора.
В пустой галерее с треугольными нишами натыкаемся на другую компанию, у этих на уме явно не молитвы. Ухмылки на лицах недвусмысленно свидетельствуют: жди подвоха. И точно, из-за угла с воплем выскакивает мальчишка. Подняв руки, ору в ответ, изображаю привидение, дикое, но симпатичное. От неожиданности парнишка чуть не хлопнулся на пол. Ах, ну до чего же взрослы здешние взрослые! Никто не ожидал от нас такой гадости. Мы уже ушли, а малолетняя банда все еще заходится в хохоте.
Завтра начинается шабат, стало быть, с утра нужно успеть еще и за продуктами. А на сейчас возьмем пару йогуртов в круглосуточном магазине. Продавец жаждет прямо сейчас бросить работу и отправиться с моей дочерью на свидание. Хлеб, сыр. Мы сегодня толком не ели, сплошной кофе. Зато у нас есть вино. Нет, бокалы не нужны. Льем душистую алую жидкость в кружки с Элвисом, пьем, как сок. Аромат виноградных ягод смешивается с пряными запахами ночи.
...
Сколько времени? Кругом темно, час или два ночи. Казалось бы, чего проще протянуть руку за телефоном, но я не могу, потому что тело снова парализовал этот звук. Лежу навзничь, пытаюсь понять, проснулась ли дочь. Расходуюсь на надежды - а вдруг это, все-таки, сигнализация в магазине. А сирены орут все громче. Первая мысль: как хорошо, что мы в цокольном этаже, может, он сам по себе станет бомбоубежищем? Перед глазами встают уступы нависшего над нами дома. Тронь - и все это обрушится вниз. Значит, надо выбираться, если что. Хуже всего, что о нас никто не знает, никто не выведет нас отсюда. А у нас - ни противогазов, ни понимания ситуации. Нет противогазов - значит, надо будет мочить тряпки. Если что. Если воды в кране нет, она осталась в чайнике. Вспоминаю, что у нас есть из толстой ткани, с огорчением прихожу к выводу, что руки закрыть будет нечем.
Спокойно спрашиваю дочку: "Не спишь?" - и с облегчением слышу ее ровный голос. Хотела бы я увидеть того, кто без привычки сможет спать под эту какофонию. Проверяем, где наши документы, деньги. Договариваемся, если что, идти в сторону Дизенгоф-центра, там должно быть убежище. На дверях магазинов - жалюзи, но на улицах кто-то будет. На всякий случай прикидываю, чем можно разбить витрину. О газовом отравлении пока молчу - чего зря пугаться? Со мной моя дочь, и я думаю, как спасать ее от бомбежки. Со мной моя дочь, и - я знаю - она думает, как спасать от бомбежки меня.
Мы готовы, и мы ждем. Или умолкнут сирены, или... И тут они умолкают. Выждав пару минут, засыпаем. А что еще делать ночью? Но с этих пор ко мне возвращаются боснийские кошмары.
Немножечко дружеских взаимоотношений в этом городе перепадает уже и нам: охранники на входе не проверяют наши рюкзачки. Задрав хвосты, гордыми кошками шествуем мимо обыскиваемой очереди.
В бесконечном торговом зале тепло, светло и оживленно: мы застали окончание скидок. Всеми цветами радуги переливаются спортивные анораки, два по цене одного. Все равно дороговатые. Летние платья, хоть и минус 70%, никого не интересуют: пришла зима. Эх, живи я в этом городе, разорилась бы на тряпках. Народ вовсю метет теплые пижамы: впереди холода, а центрального отопления здесь не водится. А нас привлекает Зара. Пафосная, роскошнее я видела только в центре Женевы. Новая коллекция - только что с подиума, как устоять? За кассой стоит девушка такой красоты, что мы на минуточку немеем. Платим наличными, потом спохватываемся: у нас их почти не осталось, а впереди еще куча покупок. Красотка, услышав, как мы переговариваемся между собой, неожиданно переходит на русский. Да, конечно, можно все обменять назад, забрать деньги, расплатиться карточкой. Выдыхаем.
В подвальном переходе возле кинозалов - магазинчик свитеров, дорогой и модный: каждая вещь здесь в единственном экземпляре. Продавец-марокканец разговаривает со всеми, кроме нас, очень обидно. Подавив желание уйти, спрашиваем, в чем дело. Ах, вон оно что! Он ни слова не понимает ни на одном из знакомых нам языков и факта этого стесняется. Изъясняемся рисунками, с привлечением третьих лиц.
В обувном красные цифры показывают удивительно привлекательные скидки. Но подписи, как всегда, на иврите.
- Чем могу помочь?
- Вы не скажете, - вежливо начинает дочка и вдруг в ее в голосе прорывается настоящее отчаяние - что здесь везде написано?!
Продавцы ложатся на прилавки от смеха. В моем мозгу чумазые пролетарии и босоногие крестьяне начала прошлого века идут стройными рядами с плакатами "Долой всеобщую безграмотность!" Только теперь понимаю, как они, бедные, себя чувствовали. Скидки, однако же, не про нашу честь: это все для клиентов какого-то муниципального банка, программа лояльности.
У нас есть еще одна задача. Скоро у нашего брошенного на родине мужчины - день рождения, нужно привезти ему нечто эдакое. Но что? Бредем мимо швейцарских ножей, электронных девайсов - у нас все это намного дешевле. Магазинчик милитари мужествен и креативен, но мы не хотим везти домой мысли о войне. А вот то, что мы искали. Под самой крышей - лавка древностей и минералов. Продавщица оживленно беседует с постоянными клиентами, это не мы, залетные птички, - настоящие коллекционеры с пониманием и деньгами. Обсуждают какие-то многослойные древние камни, чем-то их не устраивает скол на уголке. На стеклянных стеллажах хмурится самородное золото, окаменевший скорпион застыл над чьим-то клыком. А мы облюбовали небольшой амонит юрского периода. Когда-то здесь было море, обитатель этой ракушки подъедал на камнях древние растения... Проникшаяся нашей задачей продавщица делает прелестную упаковку и - неожиданно - очень приличную скидку. Мы понимаем: это ее именинный подарок незнакомому любителю древностей. Интересно, как там с таможенными правилами? Не запрещают ли они перевозить древнюю органику, например, амониты?
Мы набродились, насмотрелись и очень устали. В закрывающемся кафетерии уговариваем сварить нам кофе, ведь другие клиенты еще не разошлись. За мной сидит молодая военная в непонятной форме. Глаза с поволокой, задумчивые, на смуглых губах - кошачья улыбка. Кажется веселой, а присмотришься - грустная. Я не могу ее не сфотографировать. Вот за что я люблю электронику - это за уместность сбоев. Фотоаппарат полыхает вспышкой, которую я сама же выключала минуту назад. Все кафе оглядывается в гневе. С мыслью "будут бить" делаю вид, что это не я. Что за истерика такая повальная с этим фотографированием? Скоро сделать жанровые снимки можно будет только из засады.
Торговый центр закрывается, а мы еще хотим посмотреть на детскую площадку. Помимо всего прочего здесь есть замечательный слон. Дети могут залезть в него по хоботу, чтобы потом вывалиться из попы на алую горку. Сейчас ее оккупировала молодежь неформального вида. В центре композиции - длинноволосый парень с модернизированным талитом на плечах. Степенная беседа не сочетается с их разбойничьим видом. Сидят, обложившись альбомами с фотографиями, на горке - раскрытая тора.
В пустой галерее с треугольными нишами натыкаемся на другую компанию, у этих на уме явно не молитвы. Ухмылки на лицах недвусмысленно свидетельствуют: жди подвоха. И точно, из-за угла с воплем выскакивает мальчишка. Подняв руки, ору в ответ, изображаю привидение, дикое, но симпатичное. От неожиданности парнишка чуть не хлопнулся на пол. Ах, ну до чего же взрослы здешние взрослые! Никто не ожидал от нас такой гадости. Мы уже ушли, а малолетняя банда все еще заходится в хохоте.
Завтра начинается шабат, стало быть, с утра нужно успеть еще и за продуктами. А на сейчас возьмем пару йогуртов в круглосуточном магазине. Продавец жаждет прямо сейчас бросить работу и отправиться с моей дочерью на свидание. Хлеб, сыр. Мы сегодня толком не ели, сплошной кофе. Зато у нас есть вино. Нет, бокалы не нужны. Льем душистую алую жидкость в кружки с Элвисом, пьем, как сок. Аромат виноградных ягод смешивается с пряными запахами ночи.
...
Сколько времени? Кругом темно, час или два ночи. Казалось бы, чего проще протянуть руку за телефоном, но я не могу, потому что тело снова парализовал этот звук. Лежу навзничь, пытаюсь понять, проснулась ли дочь. Расходуюсь на надежды - а вдруг это, все-таки, сигнализация в магазине. А сирены орут все громче. Первая мысль: как хорошо, что мы в цокольном этаже, может, он сам по себе станет бомбоубежищем? Перед глазами встают уступы нависшего над нами дома. Тронь - и все это обрушится вниз. Значит, надо выбираться, если что. Хуже всего, что о нас никто не знает, никто не выведет нас отсюда. А у нас - ни противогазов, ни понимания ситуации. Нет противогазов - значит, надо будет мочить тряпки. Если что. Если воды в кране нет, она осталась в чайнике. Вспоминаю, что у нас есть из толстой ткани, с огорчением прихожу к выводу, что руки закрыть будет нечем.
Спокойно спрашиваю дочку: "Не спишь?" - и с облегчением слышу ее ровный голос. Хотела бы я увидеть того, кто без привычки сможет спать под эту какофонию. Проверяем, где наши документы, деньги. Договариваемся, если что, идти в сторону Дизенгоф-центра, там должно быть убежище. На дверях магазинов - жалюзи, но на улицах кто-то будет. На всякий случай прикидываю, чем можно разбить витрину. О газовом отравлении пока молчу - чего зря пугаться? Со мной моя дочь, и я думаю, как спасать ее от бомбежки. Со мной моя дочь, и - я знаю - она думает, как спасать от бомбежки меня.
Мы готовы, и мы ждем. Или умолкнут сирены, или... И тут они умолкают. Выждав пару минут, засыпаем. А что еще делать ночью? Но с этих пор ко мне возвращаются боснийские кошмары.
Комментариев нет:
Отправить комментарий