Все здесь непросто. Все удивительно. Как запомнить?
Уже дома в памяти всплывут полузабытые эпизоды.
Лилипутка на Королевской площади. Пожилая женщина нам по пояс подошла и стала в стороне, не смея попросить подаяния. Ее судьба трудна: рост ее - ее печать. А сама она пристойна, очень бедна и аккуратна. Пока мы поняли, что ей действительно нужны деньги - нищие ведь здесь рвут иностранцев на части, - пока сообразили, сколько дать, она уже пошла прочь, кротко, безо всякой надежды. Счастье, что в этой толпе легко было ее догнать. Получив крупную купюру, женщина попыталась ее вернуть, а поняв, что мы не ошиблись, прикрыла беззубый рот и, радуясь подарку, подпрыгнула на месте, как ребенок. Там мы рассмеялись вместе с ней - отчего же дома, вспомнив ее, начнем плакать?
Или жест, которым наша первая подруга, официантка из ресторана в центре, поправила футболку на плече у дочери: у приличной непальской девушки не должно быть открытого декольте. Традиции иностранцев никого не волнуют, и я растрогана до невозможности. Нас посвящают в чужой народ, мы важны ему, приятны и должны выглядеть хорошо.
А пока мы, ступившие краем ноги в чужой космос, отправляемся на выгул. Вечерний Тамель не похож на дневной. Еще более шумный - машины, скуттеры, музыка, разговоры, торговцы, толпы-толпы-толпы. Все время приходится напоминать себе, что если скуттер наедет на ногу, будет больно. Мальчишки у входа в этот адский рай надышались за день своим клеем и сейчас готовы к более серьезной охоте. Но до восьми еще далеко.
Продавец скрипок, высокий мужчина с нарушением пигментации, почти альбинос, пользуется преимуществом светлой кожи. Выкрасил волосы в желтый цвет и навязывается с разговорами. Улыбка - донельзя дружеская, а глаза - злые, ненавидящие. Мы встречаемся часто, и с каждым днем я не люблю его все сильнее.
Безногий нищий носится по краю тротуара на непостижимой скорости. У него хлебное время - белые женщины подают охотно, не столько из сострадания, сколько с перепугу, он напрыгивает снизу громко и весело, как пес. Стараюсь не думать, как оно ему - бегать под ногами прохожих. Здесь задумаешься - с ума сойдешь.
Говорят, вечерний Тамель превращается в притон. Говорят, здесь могут предложить наркотики и тут же арестовать: барыги и полиция, говорят, работают в паре, а за любое прикосновение к наркотикам тут можно сесть в ужасную тюрьму на несколько лет. Говорят, здесь еще и бордели на каждом шагу. Может, кто что ищет, тот то и находит, не знаю. Мы явно не целевая аудитория для всего этого экстрима, поэтому ничего такого на своем пути не встречаем, только из подворотни пару раз предлагают марихуану, да и то тихонечко, без назойливости.
А цель наша - Будда Бар. Мы любим его безмерно, стараемся посетить, где бы ни были. В нашем городе это роскошное заведение с фейс-контролем, солидными ценами и люксовым обслуживанием. Каков же он на территории Будды? Нарядные, спешим на разведку, с трудом находим нужный адрес, ведь дома и улицы почти не подписаны.
Упс. Расписанная психоделическим граффити узкая лестница. Крошечная комната, прикидывающаяся двумя залами. Низкая барная стойка с седлами вместо табуретов. Грязноватые продавленные подушки для сидения. Хмурые парни с бегающими глазами гордо заявляют: Да, мы и есть настоящий и единственный в Катманду Будда Бар. Вежливо лепеча, мол, зайдем позже, скатываемся по лестнице.
Куда же пойти налить выпить? Бесцельно бродим по грохочущим улицам, торгуемся вокруг вещей, которые нам не нужны. На английском подсказываем дорогу каким-то понаехавшим. Оказывается, русские трекеры из Казахстана. Напуганы, растеряны, держатся шумно и дерзко. Мы старожилы, мы здесь уже четыре дня. Отправляем их гулять, бурчим "эх, молодежжж..." Они не успеют здесь ничего узнать: завтра отправляются в горы, чтобы все время быть в своей группе, своей культуре, своем языке. Кажется, мы их уже жалеем. В маркете продаются вкусные орехи, дешевые и отличные средства по уходу за кожей, еда для гор. На кассе можно получить бесплатную маску.
Рано или поздно Тамель оглушает и вызывает ненависть. Ныряем в очередную подворотню и находим то, что искали. На втором этаже старинного здания с резной крышей - центр народных ремесел, а на крыше - ресторан с баром. Фотографировать нельзя, но если тихонечко, то можно. Воздух почти чист, шум приглушен, а замшелые крыши с резными коньками обласканы мягким долинным закатом. Черепица - чешуя дракона. Идти по узким проходам с низкими перилами самую чуточку страшно. Выбираем столик прямо над улицей, до квартир напротив - рукой подать. Официанты не совсем понимают, как к нам относиться: вроде приличные девушки, где-то даже уже свои, а крепко пьют в одиночку. Приносят коктейли. Все здесь с затеями: стаканы наклонные, жидкость плещется под углом. Меню украшено рисунками - все те же крыши Катманду, по ним скачут неведомые птицы. Город снаружи, душа города - внутри. Не понимаю, почему непальские художники так мало известны в мире, они великолепны.
В доме напротив - своя мирная жизнь. Старенький дедушка сидит на подушках, окруженный внуками, рассказывает что-то интересное. Дети прилипли к нему, заглядывают в рот. Бабушка зовет их ужинать, а дети не идут, а дедушка отмораживается. Бабушка прикрикивает, глаза ее мечут молнии, но, кажется, это только спектакль. Детвора спокойно удаляется, уходит и старушка. Только теперь дедушка проявляет свои истинные чувства: он огорчен. Садится к телевизору, кажется, я слышу его кряхтение. Какая милая семья. Потихоньку в комнату стекаются взрослые, а комната такая - еле-еле сядут на полу четыре человека. Вся мебель - большой телевизор. Женщины приносят что-то вкусное. Надо бы и нам поесть. Но не здесь, а в нашем волшебном саду.
У входа в сад - шум и гам, дорогие машины, индийская музыка. Свадьба! Хорошо, что сад большой, свадьба арендовала его половину с беседкой, а нас просят идти на другую, где рестораны. Занимаем место на террасе над прудом - над черной водой пылают факелы. Впиваемся зубами в барашка. Каждый кусок имеет свой особый вкус благодаря приправам. Действо выстроено так, чтобы и мы могли полюбоваться. А любоваться есть чем. Похоже, объединяются два богатых и влиятельных рода. Праздничные мундиры и смокинги, белые костюмы, вечерние сари - индуистская стилистика с изысканным европейским налетом. У женщин прекрасная кожа и украшения, мужчины глядят чуть недоверчиво. Невеста - язычок сияющего пламени, даже издали видно как она стройна. Ночные цветы благоухают, дурманят, женщины в бирюзовых, алых, белоснежных платьях сами, как цветы, а брамин уже связал кончик сари невесты и шарфа жениха и повел их по кругу - что будет связано, да не разорвется.
Обряд окончен - и взрыв радости, музыки, жениха и невесту поздравляют, родителей поздравляют, все церемонно, чин по чину, а по периметру уже разгорелось веселье, гости поют вслед за приглашенными музыкантами, сад счастлив этой ночью, и мы подтягиваем полузнакомую мелодию.
Домой, пора домой, на улицах становится опасно. На бегу заскакиваем в лавку, покупаем календари на память. Продавец к вечеру уступчив и хочет поболтать. А мы спешим, нам еще идти опасный квартал. Все же рассказываем кто мы и откуда, выслушиваем его историю. Он работает тут уже много лет, кормит со своей лавки жену и детей. Любит расспрашивать иностранцев об их жизни и представлять себе дальние страны, а когда-то и сам бывал в Европе, но теперь быт заел. Предлагает календари с лицами непальцев, мы смеемся: этих лиц мы наснимаем себе сами, на улицах, сколько угодно, ведь я уже приноровилась снимать от живота, глядя в другую сторону. И это не будут просто красивые картинки - за каждым лицом для нас откроется маленькая неповторимая история людей, которых - сейчас это ясно - мы любим.
Летим домой. По краю тротуара, чтобы в случае чего прыгать на мостовую, останавливать машины, летим домой. Навесы для нелегалов пусты, зато на углу - кучка мрачных вооруженных типов. Летим прямо, с риском подвернуть ногу на неровном покрытии, и в темноте я постоянно теряю дорогу. Спинами чувствуем тяжелые взгляды мужчин, ускоряемся - выдыхаем.
- Намасте! - охранники в будке и портье, кажется, не одобряют нашей ночной беготни, но молчат. Здесь каждый идет своей дорогой, не так ли?
Уже дома в памяти всплывут полузабытые эпизоды.
Лилипутка на Королевской площади. Пожилая женщина нам по пояс подошла и стала в стороне, не смея попросить подаяния. Ее судьба трудна: рост ее - ее печать. А сама она пристойна, очень бедна и аккуратна. Пока мы поняли, что ей действительно нужны деньги - нищие ведь здесь рвут иностранцев на части, - пока сообразили, сколько дать, она уже пошла прочь, кротко, безо всякой надежды. Счастье, что в этой толпе легко было ее догнать. Получив крупную купюру, женщина попыталась ее вернуть, а поняв, что мы не ошиблись, прикрыла беззубый рот и, радуясь подарку, подпрыгнула на месте, как ребенок. Там мы рассмеялись вместе с ней - отчего же дома, вспомнив ее, начнем плакать?
Или жест, которым наша первая подруга, официантка из ресторана в центре, поправила футболку на плече у дочери: у приличной непальской девушки не должно быть открытого декольте. Традиции иностранцев никого не волнуют, и я растрогана до невозможности. Нас посвящают в чужой народ, мы важны ему, приятны и должны выглядеть хорошо.
А пока мы, ступившие краем ноги в чужой космос, отправляемся на выгул. Вечерний Тамель не похож на дневной. Еще более шумный - машины, скуттеры, музыка, разговоры, торговцы, толпы-толпы-толпы. Все время приходится напоминать себе, что если скуттер наедет на ногу, будет больно. Мальчишки у входа в этот адский рай надышались за день своим клеем и сейчас готовы к более серьезной охоте. Но до восьми еще далеко.
Продавец скрипок, высокий мужчина с нарушением пигментации, почти альбинос, пользуется преимуществом светлой кожи. Выкрасил волосы в желтый цвет и навязывается с разговорами. Улыбка - донельзя дружеская, а глаза - злые, ненавидящие. Мы встречаемся часто, и с каждым днем я не люблю его все сильнее.
Безногий нищий носится по краю тротуара на непостижимой скорости. У него хлебное время - белые женщины подают охотно, не столько из сострадания, сколько с перепугу, он напрыгивает снизу громко и весело, как пес. Стараюсь не думать, как оно ему - бегать под ногами прохожих. Здесь задумаешься - с ума сойдешь.
Говорят, вечерний Тамель превращается в притон. Говорят, здесь могут предложить наркотики и тут же арестовать: барыги и полиция, говорят, работают в паре, а за любое прикосновение к наркотикам тут можно сесть в ужасную тюрьму на несколько лет. Говорят, здесь еще и бордели на каждом шагу. Может, кто что ищет, тот то и находит, не знаю. Мы явно не целевая аудитория для всего этого экстрима, поэтому ничего такого на своем пути не встречаем, только из подворотни пару раз предлагают марихуану, да и то тихонечко, без назойливости.
А цель наша - Будда Бар. Мы любим его безмерно, стараемся посетить, где бы ни были. В нашем городе это роскошное заведение с фейс-контролем, солидными ценами и люксовым обслуживанием. Каков же он на территории Будды? Нарядные, спешим на разведку, с трудом находим нужный адрес, ведь дома и улицы почти не подписаны.
Упс. Расписанная психоделическим граффити узкая лестница. Крошечная комната, прикидывающаяся двумя залами. Низкая барная стойка с седлами вместо табуретов. Грязноватые продавленные подушки для сидения. Хмурые парни с бегающими глазами гордо заявляют: Да, мы и есть настоящий и единственный в Катманду Будда Бар. Вежливо лепеча, мол, зайдем позже, скатываемся по лестнице.
Куда же пойти налить выпить? Бесцельно бродим по грохочущим улицам, торгуемся вокруг вещей, которые нам не нужны. На английском подсказываем дорогу каким-то понаехавшим. Оказывается, русские трекеры из Казахстана. Напуганы, растеряны, держатся шумно и дерзко. Мы старожилы, мы здесь уже четыре дня. Отправляем их гулять, бурчим "эх, молодежжж..." Они не успеют здесь ничего узнать: завтра отправляются в горы, чтобы все время быть в своей группе, своей культуре, своем языке. Кажется, мы их уже жалеем. В маркете продаются вкусные орехи, дешевые и отличные средства по уходу за кожей, еда для гор. На кассе можно получить бесплатную маску.
Рано или поздно Тамель оглушает и вызывает ненависть. Ныряем в очередную подворотню и находим то, что искали. На втором этаже старинного здания с резной крышей - центр народных ремесел, а на крыше - ресторан с баром. Фотографировать нельзя, но если тихонечко, то можно. Воздух почти чист, шум приглушен, а замшелые крыши с резными коньками обласканы мягким долинным закатом. Черепица - чешуя дракона. Идти по узким проходам с низкими перилами самую чуточку страшно. Выбираем столик прямо над улицей, до квартир напротив - рукой подать. Официанты не совсем понимают, как к нам относиться: вроде приличные девушки, где-то даже уже свои, а крепко пьют в одиночку. Приносят коктейли. Все здесь с затеями: стаканы наклонные, жидкость плещется под углом. Меню украшено рисунками - все те же крыши Катманду, по ним скачут неведомые птицы. Город снаружи, душа города - внутри. Не понимаю, почему непальские художники так мало известны в мире, они великолепны.
В доме напротив - своя мирная жизнь. Старенький дедушка сидит на подушках, окруженный внуками, рассказывает что-то интересное. Дети прилипли к нему, заглядывают в рот. Бабушка зовет их ужинать, а дети не идут, а дедушка отмораживается. Бабушка прикрикивает, глаза ее мечут молнии, но, кажется, это только спектакль. Детвора спокойно удаляется, уходит и старушка. Только теперь дедушка проявляет свои истинные чувства: он огорчен. Садится к телевизору, кажется, я слышу его кряхтение. Какая милая семья. Потихоньку в комнату стекаются взрослые, а комната такая - еле-еле сядут на полу четыре человека. Вся мебель - большой телевизор. Женщины приносят что-то вкусное. Надо бы и нам поесть. Но не здесь, а в нашем волшебном саду.
У входа в сад - шум и гам, дорогие машины, индийская музыка. Свадьба! Хорошо, что сад большой, свадьба арендовала его половину с беседкой, а нас просят идти на другую, где рестораны. Занимаем место на террасе над прудом - над черной водой пылают факелы. Впиваемся зубами в барашка. Каждый кусок имеет свой особый вкус благодаря приправам. Действо выстроено так, чтобы и мы могли полюбоваться. А любоваться есть чем. Похоже, объединяются два богатых и влиятельных рода. Праздничные мундиры и смокинги, белые костюмы, вечерние сари - индуистская стилистика с изысканным европейским налетом. У женщин прекрасная кожа и украшения, мужчины глядят чуть недоверчиво. Невеста - язычок сияющего пламени, даже издали видно как она стройна. Ночные цветы благоухают, дурманят, женщины в бирюзовых, алых, белоснежных платьях сами, как цветы, а брамин уже связал кончик сари невесты и шарфа жениха и повел их по кругу - что будет связано, да не разорвется.
Обряд окончен - и взрыв радости, музыки, жениха и невесту поздравляют, родителей поздравляют, все церемонно, чин по чину, а по периметру уже разгорелось веселье, гости поют вслед за приглашенными музыкантами, сад счастлив этой ночью, и мы подтягиваем полузнакомую мелодию.
Домой, пора домой, на улицах становится опасно. На бегу заскакиваем в лавку, покупаем календари на память. Продавец к вечеру уступчив и хочет поболтать. А мы спешим, нам еще идти опасный квартал. Все же рассказываем кто мы и откуда, выслушиваем его историю. Он работает тут уже много лет, кормит со своей лавки жену и детей. Любит расспрашивать иностранцев об их жизни и представлять себе дальние страны, а когда-то и сам бывал в Европе, но теперь быт заел. Предлагает календари с лицами непальцев, мы смеемся: этих лиц мы наснимаем себе сами, на улицах, сколько угодно, ведь я уже приноровилась снимать от живота, глядя в другую сторону. И это не будут просто красивые картинки - за каждым лицом для нас откроется маленькая неповторимая история людей, которых - сейчас это ясно - мы любим.
Летим домой. По краю тротуара, чтобы в случае чего прыгать на мостовую, останавливать машины, летим домой. Навесы для нелегалов пусты, зато на углу - кучка мрачных вооруженных типов. Летим прямо, с риском подвернуть ногу на неровном покрытии, и в темноте я постоянно теряю дорогу. Спинами чувствуем тяжелые взгляды мужчин, ускоряемся - выдыхаем.
- Намасте! - охранники в будке и портье, кажется, не одобряют нашей ночной беготни, но молчат. Здесь каждый идет своей дорогой, не так ли?
Комментариев нет:
Отправить комментарий