Так моя бабушка всегда говорила. На любую неприятность вздыхала и - "Только б не было войны!" Вздыхала она редко, между прочим, веселая была. Тем непонятнее мне, маленькой, казалась эта ее присказка, раздражала даже, потому что певуньи и хулиганки подруги бабушкины в этот момент грустнели и согласно кивали головами. Моя мама родилась в 42-м году. В теплушке. Где-то под Новосибирском. Бабушка рассказывала, как под бомбежками в грохочущем поезде прикрывала младенца своим телом, и смеялась: не было в голове того, что попади бомба, разнесло бы и вагон, и юную красавицу мать, и комочек в пеленках.
Еще помню с ее слов восточного старика, торговавшего на станции длинными дынями. У бабушки не было ни денег, ни вещей на обмен, ни собственно еды. Она не подошла, стояла поодаль. Он сам посмотрел на нее, молча протянул две самые большие дыни и, не слушая отказов, ушел. Спас две жизни, а значит, и мою... Его уже нет, интересно, счастливы ли его правнуки?
А бабушки не стало, когда мне было 10 лет. С тех пор я этих слов - только б не было войны - не слыхала. Но, наверное, где-то остались и сами слова, и мое их непонимание. А еще наша родовая бесшабашность. Она-то, в конце концов, и привела меня в Боснию. Официальная война к тому времени уже окончилась. На самом же деле страна превратилась в котел с кипящим маслом: вроде тихо, но под тонкой пленкой таится обжигающая сила, выстреливающая кипящими протуберанцами. Днем все спокойно и даже безопасно, после 8 вечера - смерть. Я знала об этом, когда ехала, я ничего не знала, и там я все увидела...
Склоны гор с сожженными и взорванными домами, кладбища машин в ущельях и новехонькие густые кладбища людей, мусульман и христиан. Коробки, в которых когда-то жили, растили детей и цветы до тех пор, пока однажды ночью не вломились бородатые люди, чтобы пытать, а к утру расстрелять, облить бензином и навсегда уничтожить следы жизни. Даже кур, даже кошек и собак. У этих домов стоят то кресты, то полумесяцы: пустые могилы, останков нет. Разбомбленное Сараево - мальчик на скейте с мороженым едет между мертвыми домами, в окнах зияет небо. Одинокие шахты лифта, устремленные в никуда, - все, что осталось от высотки после попадания бомбы. Бородачи в фургончике-"пирожке", в кузове - крылатые ракеты. Девятиэтажки с торчащими из окон трубами "буржуек", отсеки для велосипедов и колясок доверху забиты дровами. Другой дом, я узнала его сразу, а точнее, узнала то, что от него осталось: здесь во время бомбежки в убежище сгорели живьем больше сорока детей...
Мостар. Руины католического храма, взорванного мусульманами, чтобы не был выше минарета. Руины моста, именем которого назван город. Войск ООН здесь уже нет, и кругом идет неназванная, не объявленная война без линии фронта. Шофер нервничает, если мы не уедем отсюда дотемна, останемся здесь навсегда. На дикой скорости пересекаем перевал, постоянно приходится возвращаться: нет мостов, туннели завалены. Внизу - скелет автобуса, который не проскочил.
Меджугорье. Оплот мира. За все время здесь, у Мариинской святыни, ни разу не было военных действий. На перекрестке - знаки: въезд на танках запрещен, ношение оружия запрещено. Никакой охраны. Двери в домах не запираются, случись что - замки не защита. Дивная скульптура Богородицы на каменистой горе Подбрдо. Представительница принимающей стороны изо всех сил упрашивает меня никуда не соваться, это она зря. Я должна знать, что здесь происходит. Сама не понимаю, почему.
Пешком через горы, я начеку, это действительно очень опасно. Большинство мест открытые, не спрячешься. Непонятного вида мужчины, сидящие с сыновьями в лавках, которые ничего не продают. Местные жители говорят: а после 8 они достают спрятанное оружие... Невесть откуда взявшийся магазин - копия советских универмагов, ассортимент примерно такой же. Покупаю своим домашним по футболке, девушки на кассе прекращают болтовню с охраной, смотрят на меня, как на сумасшедшую. Так, молча, и провожают. Война без линии фронта, все против всех и ничего не понятно. И снова руины, целая улица. В одном месте из-под груды камней торчит край кровати, покрытой некогда красным шерстяным одеялом.
- Война?
- Бомбежка. Хотите купить камни на постройку?
Симпатичный холмик, круглый такой. Я уже кое-что знаю об этих холмиках, но обойти его нельзя, заросли вокруг слишком густые, а день такой солнечный, такой чудесный. Иду не спеша, боюсь понемножечку. Ничего страшного. С другой стороны в кустах старушка продает ручные кружева из простых ниток, очень красивые. Только покупатели здесь не ходят. Кто ее знает, чего она там сидит, эта старушка, а главное, почему за ее спиной в колючих кустах сидят и стоят не меньше шести мужчин. Спустя некоторое время узнаю, что после меня на этом самом холмике в такой же солнечный день снайпер подстрелил американца. Задним числом пугаюсь и думаю: снайпер была женщина, пожалела.
Детское село. Здесь живут дети, христианские и мусульманские. Их родителей мучили, насиловали и в конце концов убили у них на глазах. Здесь тихо, у детей есть загон с мохнатыми пони, чудесный парк, сколько угодно свободы и добрые и мудрые люди вокруг. Вот только их глаза...
Каждую ночь мне снится одно и то же: в мой дом входят чужие люди в камуфляжной форме, говорят на непонятном языке, смеются и выводят мою семью - не настоящую, а ту, из сна - выводят их и меня к стене, со смехом поднимают "калашниковы"... Снова и снова я вскидываюсь с колотящимся сердцем. Каждый день я хочу узнать и понять больше, каждую ночь мечтаю уехать. Здесь мне никто не защита, я научилась ступать уверенно, смотреть жестко, говорить властно, держать ухо востро и не бояться. Невероятно, но прошла всего неделя.
Мостар отстроил свой чудесный мост, и теперь с него снова прыгают отчаянные ныряльщики. Опасности больше нет. До следующего раза, конечно, Балканы - немирные земли. Сняты великолепные, очень правдивые фильмы, я смотрела их всего по разу - нет сил вспоминать. Я вернулась целехонькая, быстро привыкла к полной невозможности рассказать о том, что видела, да и рада ей: не нужно людям такое переживать. Но с тех пор у меня появилась присказка. Только б не было войны.
Еще помню с ее слов восточного старика, торговавшего на станции длинными дынями. У бабушки не было ни денег, ни вещей на обмен, ни собственно еды. Она не подошла, стояла поодаль. Он сам посмотрел на нее, молча протянул две самые большие дыни и, не слушая отказов, ушел. Спас две жизни, а значит, и мою... Его уже нет, интересно, счастливы ли его правнуки?
А бабушки не стало, когда мне было 10 лет. С тех пор я этих слов - только б не было войны - не слыхала. Но, наверное, где-то остались и сами слова, и мое их непонимание. А еще наша родовая бесшабашность. Она-то, в конце концов, и привела меня в Боснию. Официальная война к тому времени уже окончилась. На самом же деле страна превратилась в котел с кипящим маслом: вроде тихо, но под тонкой пленкой таится обжигающая сила, выстреливающая кипящими протуберанцами. Днем все спокойно и даже безопасно, после 8 вечера - смерть. Я знала об этом, когда ехала, я ничего не знала, и там я все увидела...
Склоны гор с сожженными и взорванными домами, кладбища машин в ущельях и новехонькие густые кладбища людей, мусульман и христиан. Коробки, в которых когда-то жили, растили детей и цветы до тех пор, пока однажды ночью не вломились бородатые люди, чтобы пытать, а к утру расстрелять, облить бензином и навсегда уничтожить следы жизни. Даже кур, даже кошек и собак. У этих домов стоят то кресты, то полумесяцы: пустые могилы, останков нет. Разбомбленное Сараево - мальчик на скейте с мороженым едет между мертвыми домами, в окнах зияет небо. Одинокие шахты лифта, устремленные в никуда, - все, что осталось от высотки после попадания бомбы. Бородачи в фургончике-"пирожке", в кузове - крылатые ракеты. Девятиэтажки с торчащими из окон трубами "буржуек", отсеки для велосипедов и колясок доверху забиты дровами. Другой дом, я узнала его сразу, а точнее, узнала то, что от него осталось: здесь во время бомбежки в убежище сгорели живьем больше сорока детей...
Мостар. Руины католического храма, взорванного мусульманами, чтобы не был выше минарета. Руины моста, именем которого назван город. Войск ООН здесь уже нет, и кругом идет неназванная, не объявленная война без линии фронта. Шофер нервничает, если мы не уедем отсюда дотемна, останемся здесь навсегда. На дикой скорости пересекаем перевал, постоянно приходится возвращаться: нет мостов, туннели завалены. Внизу - скелет автобуса, который не проскочил.
Меджугорье. Оплот мира. За все время здесь, у Мариинской святыни, ни разу не было военных действий. На перекрестке - знаки: въезд на танках запрещен, ношение оружия запрещено. Никакой охраны. Двери в домах не запираются, случись что - замки не защита. Дивная скульптура Богородицы на каменистой горе Подбрдо. Представительница принимающей стороны изо всех сил упрашивает меня никуда не соваться, это она зря. Я должна знать, что здесь происходит. Сама не понимаю, почему.
Пешком через горы, я начеку, это действительно очень опасно. Большинство мест открытые, не спрячешься. Непонятного вида мужчины, сидящие с сыновьями в лавках, которые ничего не продают. Местные жители говорят: а после 8 они достают спрятанное оружие... Невесть откуда взявшийся магазин - копия советских универмагов, ассортимент примерно такой же. Покупаю своим домашним по футболке, девушки на кассе прекращают болтовню с охраной, смотрят на меня, как на сумасшедшую. Так, молча, и провожают. Война без линии фронта, все против всех и ничего не понятно. И снова руины, целая улица. В одном месте из-под груды камней торчит край кровати, покрытой некогда красным шерстяным одеялом.
- Война?
- Бомбежка. Хотите купить камни на постройку?
Симпатичный холмик, круглый такой. Я уже кое-что знаю об этих холмиках, но обойти его нельзя, заросли вокруг слишком густые, а день такой солнечный, такой чудесный. Иду не спеша, боюсь понемножечку. Ничего страшного. С другой стороны в кустах старушка продает ручные кружева из простых ниток, очень красивые. Только покупатели здесь не ходят. Кто ее знает, чего она там сидит, эта старушка, а главное, почему за ее спиной в колючих кустах сидят и стоят не меньше шести мужчин. Спустя некоторое время узнаю, что после меня на этом самом холмике в такой же солнечный день снайпер подстрелил американца. Задним числом пугаюсь и думаю: снайпер была женщина, пожалела.
Детское село. Здесь живут дети, христианские и мусульманские. Их родителей мучили, насиловали и в конце концов убили у них на глазах. Здесь тихо, у детей есть загон с мохнатыми пони, чудесный парк, сколько угодно свободы и добрые и мудрые люди вокруг. Вот только их глаза...
Каждую ночь мне снится одно и то же: в мой дом входят чужие люди в камуфляжной форме, говорят на непонятном языке, смеются и выводят мою семью - не настоящую, а ту, из сна - выводят их и меня к стене, со смехом поднимают "калашниковы"... Снова и снова я вскидываюсь с колотящимся сердцем. Каждый день я хочу узнать и понять больше, каждую ночь мечтаю уехать. Здесь мне никто не защита, я научилась ступать уверенно, смотреть жестко, говорить властно, держать ухо востро и не бояться. Невероятно, но прошла всего неделя.
Мостар отстроил свой чудесный мост, и теперь с него снова прыгают отчаянные ныряльщики. Опасности больше нет. До следующего раза, конечно, Балканы - немирные земли. Сняты великолепные, очень правдивые фильмы, я смотрела их всего по разу - нет сил вспоминать. Я вернулась целехонькая, быстро привыкла к полной невозможности рассказать о том, что видела, да и рада ей: не нужно людям такое переживать. Но с тех пор у меня появилась присказка. Только б не было войны.
Скоро будет 70 лет со дня начала Великой Отечественной, вчера праздновали День Победы, все торжественно, только тех кто воевал, спасал и защищал осталось мало и я с грустью думаю об этом каждый год. Мне кажется, если я конечно имею право об этом говорить, что для них, тех кто воевал с фашизмом было ужасно страшно, но предельно понятно-враг вон там.. Понятно за, что за кого сражаешься. А в этих сегодняшних войнах ничего непонятно кто, с кем и за что... И где следующий раз. Страшно, очень страшно. Вот о чем я подумала Элиночка когда читала. И эти слова "Только б не было войны" звучат как молитва. Спасибо
ОтветитьУдалить