У приличных людей выходной, а мы вскочили в несусветную рань. И это мы правильно: дорога к вокзалу нам еще не знакома. Не разобравшись с масштабами, проскакиваем нужный поворот. Обмирая от собственной смелости, идем по карте, вслед за незнакомыми названиями. Плюс - на каждом перекрестке есть названия улиц латиницей. Минус - трактовок каждого названия не меньше трех: одна у нас в Гугл-карте, другая - перевод на английский, третья - транслит. Что будет написано на табличке - дело случая. Но солнце светит вовсю, времени у нас навалом, а дорога так хороша, что мы принимаем решение: будем ходить здесь только пешком.
Красивый сквер, собачьи пакеты украшают желтые таблички: подошва, ужаснувшаяся встречной какашки.
Светлые пустые улицы. По левую руку - огромное здание с афишами. Это Камерный театр. В духе современности выглядит он совершенно не камерно: здесь целый комплекс сценических площадок, несколько этажей красоты, соединенных причудливыми переходами с выставками и прозрачными наружными лифтами. Рядом - Тель-Авивская опера. Под входом в Центр сценических искусств свисает гигантский отвес. Сквозная арка - воплощение легкости и симметрии. Белым корабельным носом тянется в синеву Музей искусств. Уже после нашего отъезда здесь состоится открытие нового павильона, обозванного японцами храмом модернизма. Кубы, параллелограммы и призмы, из которых он собран, кажется, скреплены при помощи четвертого измерения. Престон Скотт Коэн, создавший это чудо, скромно называет его "неповторимым", и с ним не хочется спорить. Проходя здесь, здороваясь с фонтанами, странноватыми скульптурами и плоскими силуэтами - "тенями" целой толпы людей, зверей и птиц, я всякий раз погружаюсь в волну того странного чувства, что называется вдохновением.
А впереди - новое удовольствие: треугольный парк с редкими высокими пальмами - нет сил смотреть, как финики валяются по земле. Тропинок здесь почти нет, все укрыто ровным ковром дерна. Птицы щедро делятся с нами радостью утра. Бродят, поклевывая, горлицы, ржавые, словно выловленные из моря фигурки Железного века. Под ногами нагло вертятся удоды. Не удается уговорить их раскрыть хохолок. Где-то вверху орут попугаи. Местные кошки держат их в строгости и гоняют для порядка, но сейчас они заняты: спят. Повсюду расставлены лоточки с чистой водой и рядом - пустые, куда можно положить корм: в Израиле кошек кормят повсюду. Кроме кошек, здесь спят бродяги, мы их обходим стороной. Впрочем, они не проявляют к нам интереса. Довольно скоро проявляет себя единственный тяжелый недостаток местных парков: здесь слишком мало туалетов, вследствие чего прекрасные окрестные кусты благоухают отнюдь не цветами. Всю неделю мы бухтим не переставая: что стоило поставить хотя бы биокабинки!
До вокзала - рукой подать. Удивительное дело: улицы Тель-Авива не параллельны, некоторые изгибаются в самых неожиданных направлениях, но потеряться здесь трудно, город словно сам ведет в нужном направлении, остается только слушать подсказки. Марокканцы, убирающие улицы в этот ранний час, выглядят сонными, но насвистывают песенки. Заразившись их весельем, вспоминаем, как вчера, пересекши границу, я в ожидании дочери устроила маленькое представление, использовав пропускные будки вместо кулис. Сначала я строила из-за них рожи. Потом выпадала, как застреленный человек. Шествовала, как караван верблюдов. Протанцовывала, как балерина. Пролетала, как гриф над добычей... Все это время мне было интересно, что случится первым: перейдет границу дочка или меня арестуют. Дочка успела раньше.
Под местной акацией с багряными соцветиями виднеется прямая фигура подруги. Она не одна: с ней - сестра мужа и ее тезка, обе Сони. Между собой мы с дочкой прибавляем к их именам Первая и Вторая - по порядку знакомства. Лицо Второй - строгое, с прекрасной кожей, взгляда не разглядеть за темными стеклами. Но вот она снимает очки, и мы замираем, увидев поразительной красоты глаза. Строгие и глубокие, они смотрят в самую душу. А речь - мягкая, ласковая: Соня Вторая работает в медицинском центре с детьми, нуждающимися в социальной адаптации. Наверное, у нее это получается прекрасно, потому что нам она вправляет мозги в два счета.
- Что значит можно? Вы приехали сюда отдохнуть, вы обязаны получать удовольствие!
Она повторяет это снова и снова, рассказывает об особенностях иврита, местного менталитета, и уже через пару часов мы начинаем чувствовать себя не какими-то понаехавшими, а путниками, вернувшимися в знакомую страну. Соня Первая созерцает нас глазами цвета горной реки. Кажется, ей нужно чуточку времени, чтобы привыкнуть. Она прирожденный организатор, устроила эту поездку и теперь переживает, проникнемся ли мы ее любовью к Мертвому морю и вообще к Израилю, который она обожает всем сердцем.
Но до моря еще далеко. Автобус плавно катится по бархатной дороге - здесь они все такие. Перед разделительными полосами в асфальт вплавлены плоские куски металла, нечто вроде больших гаек. Это заставляет водителей соблюдать рядность. Наскочишь на такую - машину не повредишь, а толчок получится ощутимый. Пустыня неожиданно зелена: здесь ее засаживают деревьями. Большую роль в этом озеленении сыграли кибуцы, сельскохозяйственные общины. Села похожи на маленькие города, цементный завод - на Луна-парк. Едем по земле настолько древней, что мозг отказывается это воспринять.
Я хочу увидеть бедуинов. Соня Первая кормит нас саморучно испеченным рыбным пирогом и уговаривает меня, что это бред. Нет, это не бред, но я понимаю, что в одиночку туда не сунешься, мы можем оказаться вполне себе товаром. Пустыня желтеет, и вот они - бедуинские поселения. "Да это же в точности словацкие и боснийские цыгане!" - мелькает мысль. Полуразрушенные дома, официально называемые шатрами, верблюды в загонах. Экскурсовод рассказывает байки, как бедуин может развестись с женой, трижды сказав ей при свидетелях слово "развод". Очень достоверно, особенно если учесть, что среди племен процветает вендетта. Жена встанет, уйдет со своим имуществом, а вернется с отцом и братьями. Кому нужны лишние кровники? Не отлипаю от окна. На горе - детская площадка, вниз спускается закутанная в черное женщина, прямая, как игла. У загнобленного существа не может быть такой походки, такой посадки головы. Чувствую: ничего я о них не знаю. У загона с верблюдами стоят машины, с крыш ободранных шатров в небо нацелились спутниковые антенны.
Стоянка, туалет, кофе. Дорогу из туалета к кафе загораживает пыльный Мицубиси. За рулем - седой мужчина и девочка-тинейджер с покрытой головой. Сразу понимаю, кто они: все-таки, похожи чем-то на цыган. Оживленно жестикулируют, на пальце мужчины блестит перстень с темным камнем. Машина загораживает нам путь, и я собираюсь аккуратно протиснуться между бампером и углом дома, успела даже мысленно почувствовать царапины на ноге, как вдруг словно туман наплыл на секунду. Ничего не изменилось, пикап стоит, как стоял, его всадники все так же весело болтают, ни на кого не глядя, только теперь между носом машины и углом здания - ровно столько места, сколько нужно нам, чтобы пройти с удобством. Наши габариты плюс пара лишних сантиметров - не больше и не меньше. Я ошеломлена. В жизни не видела такого чувства пространства. Чувства гармонии. Горжусь, словно специально для меня совершили чудо. Или открыли маленькую тайну.
Экскурсовод велит пристегнуться и не вставать: спускаемся ниже уровня Мирового океана. Автобус стремительно скользит вниз по лунному пейзажу. Нас окружают горы и кратеры, иногда с краю дороги выскакивают небольшие отметки: - 100, - 200... Желтый, охра, кармин, геологические слои и эпохи, сколы и кратеры летят по сторонам... Закладывает уши. Минус четыреста. Мы почти на полкилометра ниже Мирового океана, а перед нами - нежнейшая, подернутая вечной дымкой синева - Мертвое море.
Красивый сквер, собачьи пакеты украшают желтые таблички: подошва, ужаснувшаяся встречной какашки.
Светлые пустые улицы. По левую руку - огромное здание с афишами. Это Камерный театр. В духе современности выглядит он совершенно не камерно: здесь целый комплекс сценических площадок, несколько этажей красоты, соединенных причудливыми переходами с выставками и прозрачными наружными лифтами. Рядом - Тель-Авивская опера. Под входом в Центр сценических искусств свисает гигантский отвес. Сквозная арка - воплощение легкости и симметрии. Белым корабельным носом тянется в синеву Музей искусств. Уже после нашего отъезда здесь состоится открытие нового павильона, обозванного японцами храмом модернизма. Кубы, параллелограммы и призмы, из которых он собран, кажется, скреплены при помощи четвертого измерения. Престон Скотт Коэн, создавший это чудо, скромно называет его "неповторимым", и с ним не хочется спорить. Проходя здесь, здороваясь с фонтанами, странноватыми скульптурами и плоскими силуэтами - "тенями" целой толпы людей, зверей и птиц, я всякий раз погружаюсь в волну того странного чувства, что называется вдохновением.
А впереди - новое удовольствие: треугольный парк с редкими высокими пальмами - нет сил смотреть, как финики валяются по земле. Тропинок здесь почти нет, все укрыто ровным ковром дерна. Птицы щедро делятся с нами радостью утра. Бродят, поклевывая, горлицы, ржавые, словно выловленные из моря фигурки Железного века. Под ногами нагло вертятся удоды. Не удается уговорить их раскрыть хохолок. Где-то вверху орут попугаи. Местные кошки держат их в строгости и гоняют для порядка, но сейчас они заняты: спят. Повсюду расставлены лоточки с чистой водой и рядом - пустые, куда можно положить корм: в Израиле кошек кормят повсюду. Кроме кошек, здесь спят бродяги, мы их обходим стороной. Впрочем, они не проявляют к нам интереса. Довольно скоро проявляет себя единственный тяжелый недостаток местных парков: здесь слишком мало туалетов, вследствие чего прекрасные окрестные кусты благоухают отнюдь не цветами. Всю неделю мы бухтим не переставая: что стоило поставить хотя бы биокабинки!
До вокзала - рукой подать. Удивительное дело: улицы Тель-Авива не параллельны, некоторые изгибаются в самых неожиданных направлениях, но потеряться здесь трудно, город словно сам ведет в нужном направлении, остается только слушать подсказки. Марокканцы, убирающие улицы в этот ранний час, выглядят сонными, но насвистывают песенки. Заразившись их весельем, вспоминаем, как вчера, пересекши границу, я в ожидании дочери устроила маленькое представление, использовав пропускные будки вместо кулис. Сначала я строила из-за них рожи. Потом выпадала, как застреленный человек. Шествовала, как караван верблюдов. Протанцовывала, как балерина. Пролетала, как гриф над добычей... Все это время мне было интересно, что случится первым: перейдет границу дочка или меня арестуют. Дочка успела раньше.
Под местной акацией с багряными соцветиями виднеется прямая фигура подруги. Она не одна: с ней - сестра мужа и ее тезка, обе Сони. Между собой мы с дочкой прибавляем к их именам Первая и Вторая - по порядку знакомства. Лицо Второй - строгое, с прекрасной кожей, взгляда не разглядеть за темными стеклами. Но вот она снимает очки, и мы замираем, увидев поразительной красоты глаза. Строгие и глубокие, они смотрят в самую душу. А речь - мягкая, ласковая: Соня Вторая работает в медицинском центре с детьми, нуждающимися в социальной адаптации. Наверное, у нее это получается прекрасно, потому что нам она вправляет мозги в два счета.
- Что значит можно? Вы приехали сюда отдохнуть, вы обязаны получать удовольствие!
Она повторяет это снова и снова, рассказывает об особенностях иврита, местного менталитета, и уже через пару часов мы начинаем чувствовать себя не какими-то понаехавшими, а путниками, вернувшимися в знакомую страну. Соня Первая созерцает нас глазами цвета горной реки. Кажется, ей нужно чуточку времени, чтобы привыкнуть. Она прирожденный организатор, устроила эту поездку и теперь переживает, проникнемся ли мы ее любовью к Мертвому морю и вообще к Израилю, который она обожает всем сердцем.
Но до моря еще далеко. Автобус плавно катится по бархатной дороге - здесь они все такие. Перед разделительными полосами в асфальт вплавлены плоские куски металла, нечто вроде больших гаек. Это заставляет водителей соблюдать рядность. Наскочишь на такую - машину не повредишь, а толчок получится ощутимый. Пустыня неожиданно зелена: здесь ее засаживают деревьями. Большую роль в этом озеленении сыграли кибуцы, сельскохозяйственные общины. Села похожи на маленькие города, цементный завод - на Луна-парк. Едем по земле настолько древней, что мозг отказывается это воспринять.
Я хочу увидеть бедуинов. Соня Первая кормит нас саморучно испеченным рыбным пирогом и уговаривает меня, что это бред. Нет, это не бред, но я понимаю, что в одиночку туда не сунешься, мы можем оказаться вполне себе товаром. Пустыня желтеет, и вот они - бедуинские поселения. "Да это же в точности словацкие и боснийские цыгане!" - мелькает мысль. Полуразрушенные дома, официально называемые шатрами, верблюды в загонах. Экскурсовод рассказывает байки, как бедуин может развестись с женой, трижды сказав ей при свидетелях слово "развод". Очень достоверно, особенно если учесть, что среди племен процветает вендетта. Жена встанет, уйдет со своим имуществом, а вернется с отцом и братьями. Кому нужны лишние кровники? Не отлипаю от окна. На горе - детская площадка, вниз спускается закутанная в черное женщина, прямая, как игла. У загнобленного существа не может быть такой походки, такой посадки головы. Чувствую: ничего я о них не знаю. У загона с верблюдами стоят машины, с крыш ободранных шатров в небо нацелились спутниковые антенны.
Стоянка, туалет, кофе. Дорогу из туалета к кафе загораживает пыльный Мицубиси. За рулем - седой мужчина и девочка-тинейджер с покрытой головой. Сразу понимаю, кто они: все-таки, похожи чем-то на цыган. Оживленно жестикулируют, на пальце мужчины блестит перстень с темным камнем. Машина загораживает нам путь, и я собираюсь аккуратно протиснуться между бампером и углом дома, успела даже мысленно почувствовать царапины на ноге, как вдруг словно туман наплыл на секунду. Ничего не изменилось, пикап стоит, как стоял, его всадники все так же весело болтают, ни на кого не глядя, только теперь между носом машины и углом здания - ровно столько места, сколько нужно нам, чтобы пройти с удобством. Наши габариты плюс пара лишних сантиметров - не больше и не меньше. Я ошеломлена. В жизни не видела такого чувства пространства. Чувства гармонии. Горжусь, словно специально для меня совершили чудо. Или открыли маленькую тайну.
Экскурсовод велит пристегнуться и не вставать: спускаемся ниже уровня Мирового океана. Автобус стремительно скользит вниз по лунному пейзажу. Нас окружают горы и кратеры, иногда с краю дороги выскакивают небольшие отметки: - 100, - 200... Желтый, охра, кармин, геологические слои и эпохи, сколы и кратеры летят по сторонам... Закладывает уши. Минус четыреста. Мы почти на полкилометра ниже Мирового океана, а перед нами - нежнейшая, подернутая вечной дымкой синева - Мертвое море.
Комментариев нет:
Отправить комментарий