Знаете ли вы, что такое Лей-линии? Ну конечно, знаете. Даже если вы на минуточку забыли название, то уж точно видели их на геодезических картах и спутниковых снимках. Их открыл англичанин Альфред Уоткинс. Именно он обратил внимание на длинные прямые проселочные дороги, соединяющие между собой мистические места. Ценители непознанного любят лей-линии, потому что уверены: именно там рождаются полтергейсты и приземляются тарелки. Маги используют их в своих смутных целях - говорят, силы там немерено. Официальная наука лей-линиями не интересуется, но и существования их не отвергает: действительно, прямые с нанизанными на них святилищами, действительно, соединяют огромные расстояния - что тут спорить.
Я это к чему? Как раз на такой общей со Стоунхенджем лей-линии и находится Старый Сарум, а мы в нем. Автобус остановился, и в последний момент мы скатились по лестнице, напутствуемые напоминанием, что нам уже ни за что не нужно платить и что в Солсбери нас заберет любой проходящий транспорт, тоже бесплатно. Выскочили - и растерялись. Шоссе, какой-то отель не отель, мужчина из сада смотрит недружелюбно. Куда идти? Однако, кроме нас, автобус покинули неуемные испанцы, вот они-то движутся более чем уверенно. Через дорогу, в сторону от жилья, вверх по трассе, влево по тропинке... О, теперь и мы видим путь: перед нами - бесконечный зеленый вал, гряда валов.
Так вот он каков, Сорбиодонум, Крепость на Тихой реке. Так его называли римляне-основатели, но и они в Железном веке пришли сюда, привлеченные более древней славой этого места. Старый Сарум - идеально круглый курган, защищенный круглым же рвом и крепостной стеной. Сверху все это похоже на неоконченный чертеж: провел кто-то циркулем несколько концентрических окружностей, а потом мазнул резинкой, разрывая нарисованные кольца. На месте разрыва - мост.
Мы поднялись к нему не спеша по волшебной дорожке: справа - цветущие кусты, слева - поля, в загоне пасется рыже-чалый конек, лохматый, мелкий и злой, щекастая овечка и огромные куры - пастораль. Испанцы уже бродят по внешнему кругу. Какая любвеобильная у них компания: постоянно обнимаются в самых разных комбинациях.
Тропинка выводит нас на узкое шоссе, постоянно приходится уступать дорогу осторожно едущим машинам. Лихая старушка за рулем весело машет нам рукой. Настроение у всех - лучше не бывает. Оказывается, англичане любят здесь гулять. Наконец-то ровная поверхность. Это аккуратно вписанная в общую композицию стоянка. Видим, как из машины выходит наша старушка с собачкой, присоединяется к друзьям. Пожилые люди беспечны, как дети, собаки лают и машут хвостами, сейчас вся эта компания отправится на прогулку. Ох, до чего же тут есть где развернуться! От красоты вокруг перехватывает дыхание. Древняя Британия, нетронутая, строптивая, бесконечная, простерлась под ногами, природа здесь полновластная хозяйка, и как же она прекрасна! Каждый шаг - новый вид. Сочная зелень, кроткие цветы, буйные, привыкшие бороться с ветром деревья, жимолость и остролист. Крутой изгиб рва. Отовсюду заметный шпиль собора прорезает низкие тучи. Страшно попасть здесь под ливень, опасливо косимся на небо, а ему не до нас, и мы то накрыты черной тенью, то залиты солнцем - каждую минуту по-новому.
На мосту рабочие, как и все их коллеги, не работу работают, а чешут языками. Не сводят с нас глаз, загораживают дорогу. Мы напрягаемся, идем прямо. В последний момент шалопаи в касках вежливо расступаются. Мрачноватый способ флиртовать, доложу я вам. А в замке - теплый прием: здравствуйте, проходите, понравился ли вам Стоунхендж и не хотите ли отведать джем, который мы тут продаем? Испанцы тут как тут: поглощают тонну джема на крекерах и ничего не покупают. Мы уже пробовали лимонный - непередаваемые ощущения. Взяли бы домой, но боимся не довезти пузатые баночки в рюкзаках.
Замок - это я, конечно, громко сказала. Руины замка. Опять окружности, ровнехонькие. Вся трава в овечьих катышках. Молодых немок из экскурсионного автобуса это не смущает, они устроили катание с валов. Летят кубарем и дико хохочут. Вспоминаю поговорку про дурака, что с горы катится. Португальский тинейджер бредет по кромке стены над обрывом, за ним по траве волочится красивый шарф. Парень весь в себе и явно не в этом времени, чуть нас не уронил. Пока мы вспоминаем, как "шарф" по-английски, одна из соотечественниц зовет его раз пять, потом нагоняет и мягким тоном возвращает к реальности. Он подбирает свое кашне, он благодарен, но не рад: где бы сейчас ни витал этот романтический герой, ему там было лучше.
Уходим от шумной толпы и мы, движемся по кругу. Пытаюсь представить себе норманнскую крепость, выстроенную по приказу Вильгельма Завоевателя. Судя по руинам, здесь было надежно и уютно. С высоты хорошо виден фундамент старого собора, больше ничего не осталось. В тринадцатом веке с благословения Папы храм был перенесен в другое место, причем физически: камни старой церкви легли в основание новой. Легенда гласит, что в воздух была пущена стрела, где упала - там и собор. Упала все на той же лей-линии, и теперь там возвышается уже знакомый нам Новосарумский, он же Солсберийский кафедрал. Вон он, шпиль, перед нами. За спиной, следовательно, невидимый отсюда Стоунхендж. А во рву - черная собака, бежит знакомиться, пока хозяин отвернулся.
Вслед за собором в Новый Сарум переехало и большинство населения, а Старый довольно быстро стал практически непригодным для жилья. Оставалась деревушка у древней римской дороги, но и ее численность постоянно сокращалась. В XIX веке этот округ лишился своих прав, прославившись тем, что на выборах 1831 года представил одиннадцать избирателей-землевладельцев, каждый из которых был своего рода подставным лицом, так как жил в другом месте. Меж тем, круговое поселение, упоминавшееся в самых древних летописях Британии, безмятежно смотрит в небо. Примерно три тысячи лет до нашей эры. Еще две - нашей. Что было раньше история умалчивает за неимением историков...
Из замка нас гонит не усталость и даже не дождь, а благоразумие: вечереет, а ведь нужно еще добраться до Солсбери, а потом и до Лондона. Напоследок, конечно, сувенирный магазин - кто здесь перед ними устоит! На стеллаже - книжка про Принцессу, о которой мы каждое утро смотрим мультик. Принцесса живет в замке, у нее есть Папа-Король, толстяк в подтяжках, и Мама-Королева в короне поверх платочка. А еще гвардеец, фрейлина, кошка и собака. Каждый день семья придумывает для Принцессы что-нибудь доброе и веселое, чтобы она была счастлива.
В витрине мерцает парочка серебряных колечек - реплик древностей. Одно, с кельтским орнаментом, исподтишка подмигивает. Доченька оживает: вот он, подарок для мамы. Кольцо само скользит на палец. Девушка-кассирша предлагает упаковку, но обрывает себя на полуслове, смеется: "Вы, видно, унесете его на себе!" Выйдя из темной лавки, еще раз осматриваю добычу и вижу,что узор несимметричен... потому что это не совсем узор. Точнее, совсем не узор, а руны. Чувствуя себе членом семьи Бэггинс, держу руку чуть на отлете.
За рвом на нас налетает превосходный коккер, требует обнимать и гладить, а мы и рады стараться. Через пару минут прибегает небольшая мохнатая стая и ее неторопливые вожаки - уже знакомые нам старички. Видят нашу радость и успокаиваются, не отзывают собак. Кокер строго следит за тем, чтобы никто не увиливал от возложенных на него обязанностей. А для рыже-чалого у нас припасено угощение. Пока я разворачиваю упаковку, конек жует мой локоть, а увидев сдобную булочку, проглатывает ее целиком, опять же с куском меня. Дочка расстраивается, она тоже хотела кормить. Вдвоем объясняем строптивцу, что раз он кушал, то должен хотя бы позволить себя погладить и сфотографировать. Сочтя аргументы весомыми, конь подставляет шерстистую морду, но, чтобы не кусаться, грызет колючую проволоку и ограду загона.
Первый же автобус подбирает нас на шоссе, привозит к центру. Солсбери оказывается не таким уж маленьким, погуляв по рынку, уйму времени идем к станции. Эйвон и вправду нежен, струится между домами. Из окон в воду смотрятся герани. Маленький мальчик на мосту хотел бы покормить уток, но утки, явные родственницы нашего мустанга, просто отбирают хлеб силой. Ни в одном магазине нет открывалки для бутылок. Пробки есть, а открывалок нет. Начинаем подозревать правительство в тайных мерах борьбы с алкоголизмом. А вот этому мальчишке, постарше, не до уточек. Везет на склад грузовую тележку, полную рыночного скарба. Уронил кусок искусственного дерна и не заметил, умчался дальше. Дочка зовет его, пока он бегает - присматриваем за тележкой. Машем друг другу, улыбаемся весело, но на самом нам грустно: этот подросток выглядит таким изможденным. В Британии, как и везде, формально запрещен детский труд, но "помощь родителям" никто не отменял.
Поезд пустует недолго: на одной из станций в него усаживается чуть ли не целая школа. Видимо, хорошая, раз дети ездят в нее из других мест. Рядом с нами расположились девочки с прекрасными волосами, кожей и манерами, грызут шоколадную соломку, смотрятся в зеркальце, болтают о мальчиках из другого конца вагона. Объекты их внимания, перебросившись с девчонками парой дружелюбных фраз, разложили на коленях лаптопы и пропали из зоны досягаемости.
Мало-помалу школьники выходят, а вагон стремительно наполняется служащими. Шумят, снимают галстуки, покупают чай и кофе с тележки проводника. Довольно быстро оживление на их лицах сменяется усталостью, глаза бегают по строчкам газет. Многие продолжают работать. Стараюсь не читать договоры, разложенные на столике моим соседом. Куда они пойдут сейчас - домой? А завтра снова на работу?
Ответ находим сразу же, выйдя с перрона на Ватерлоо. Настоящие толпы устремляются в Соутбанк-Центр, где Ройял Фестивал-Холл, в Зал Королевы Елизаветы и Национальный театр. В Соутбанк-Центре проводится множество выставок и концертов, у касс довольно людно. В театр так и вообще не протолкнуться. Многочисленные бары набиты битком, огромный ресторан на одном из уровней Фестивал-Холла похож на ярмарку. Воздух напоен запахами хорошей еды. Никто не повышает тона, но шум стоит немыслимый. За столиками на галереях сидят студенты с ноутбуками, учатся. Кто-то пристроился на великолепной обзорной террасе, расслабляется и смотрит на Темзу. Снаружи - величественная инсталляция молодых поэтов: парус, скроенный из листов со стихами, над ним бумажные самолетики стремятся в небо. Транслируется запись: поэты читают свои произведения. Люди останавливаются, слушают и читают строки на парусе, шевелят губами, пробуя слова на вкус. Фестивал-Холл и нравится мне, и нет. Неухоженный он и слишком огромный, в этот людный час напоминает вокзал. Но все разнообразие искусства, аккумулированное в одном месте, притягивает.
Ближе к ночи заходим в маркет, очень хочется пива. А что это за странные открывалки в тележке? Прозрачные, с зажимом для пробки. С возгласами протеста к нам несется продавец: "Нет, мы это не продаем, это нужно нам самим!" Дочь пытается узнать, где можно это купить, но он чуть ли не в панике отвечает: "Не знаю, мы это не продаем!" Да что ж такое-то, а! Всмотревшись в прилавки, понимаю причину его дикого поведения: перед нами не открывалки, а, скорее, закрывалки: магазин надевает их на бутылки, чтобы нельзя было открыть крышку до кассы. Мы сто раз их видели, а вот в тележке не узнали. Представляем себе состояние продавца, пытаемся сохранять солидность. В конце концов, существует еще и баночное пиво.
Вращающаяся дверь, микроскопический лифт - здравствуй, дом. В коридоре тихо, звук шагов увязает в ковре. Привидения отеля Расселл проходят, задевая нас рукавами старинных костюмов. Мы привыкли и почти перестали замечать друг друга. В двери черной лестницы пылает алое стекло. А по телевизору сегодня "Шестое чувство". Полночь, шведский сидр, кельтские руны и фильм о мальчике, пожалевшем призрака.
Я это к чему? Как раз на такой общей со Стоунхенджем лей-линии и находится Старый Сарум, а мы в нем. Автобус остановился, и в последний момент мы скатились по лестнице, напутствуемые напоминанием, что нам уже ни за что не нужно платить и что в Солсбери нас заберет любой проходящий транспорт, тоже бесплатно. Выскочили - и растерялись. Шоссе, какой-то отель не отель, мужчина из сада смотрит недружелюбно. Куда идти? Однако, кроме нас, автобус покинули неуемные испанцы, вот они-то движутся более чем уверенно. Через дорогу, в сторону от жилья, вверх по трассе, влево по тропинке... О, теперь и мы видим путь: перед нами - бесконечный зеленый вал, гряда валов.
Так вот он каков, Сорбиодонум, Крепость на Тихой реке. Так его называли римляне-основатели, но и они в Железном веке пришли сюда, привлеченные более древней славой этого места. Старый Сарум - идеально круглый курган, защищенный круглым же рвом и крепостной стеной. Сверху все это похоже на неоконченный чертеж: провел кто-то циркулем несколько концентрических окружностей, а потом мазнул резинкой, разрывая нарисованные кольца. На месте разрыва - мост.
Мы поднялись к нему не спеша по волшебной дорожке: справа - цветущие кусты, слева - поля, в загоне пасется рыже-чалый конек, лохматый, мелкий и злой, щекастая овечка и огромные куры - пастораль. Испанцы уже бродят по внешнему кругу. Какая любвеобильная у них компания: постоянно обнимаются в самых разных комбинациях.
Тропинка выводит нас на узкое шоссе, постоянно приходится уступать дорогу осторожно едущим машинам. Лихая старушка за рулем весело машет нам рукой. Настроение у всех - лучше не бывает. Оказывается, англичане любят здесь гулять. Наконец-то ровная поверхность. Это аккуратно вписанная в общую композицию стоянка. Видим, как из машины выходит наша старушка с собачкой, присоединяется к друзьям. Пожилые люди беспечны, как дети, собаки лают и машут хвостами, сейчас вся эта компания отправится на прогулку. Ох, до чего же тут есть где развернуться! От красоты вокруг перехватывает дыхание. Древняя Британия, нетронутая, строптивая, бесконечная, простерлась под ногами, природа здесь полновластная хозяйка, и как же она прекрасна! Каждый шаг - новый вид. Сочная зелень, кроткие цветы, буйные, привыкшие бороться с ветром деревья, жимолость и остролист. Крутой изгиб рва. Отовсюду заметный шпиль собора прорезает низкие тучи. Страшно попасть здесь под ливень, опасливо косимся на небо, а ему не до нас, и мы то накрыты черной тенью, то залиты солнцем - каждую минуту по-новому.
На мосту рабочие, как и все их коллеги, не работу работают, а чешут языками. Не сводят с нас глаз, загораживают дорогу. Мы напрягаемся, идем прямо. В последний момент шалопаи в касках вежливо расступаются. Мрачноватый способ флиртовать, доложу я вам. А в замке - теплый прием: здравствуйте, проходите, понравился ли вам Стоунхендж и не хотите ли отведать джем, который мы тут продаем? Испанцы тут как тут: поглощают тонну джема на крекерах и ничего не покупают. Мы уже пробовали лимонный - непередаваемые ощущения. Взяли бы домой, но боимся не довезти пузатые баночки в рюкзаках.
Замок - это я, конечно, громко сказала. Руины замка. Опять окружности, ровнехонькие. Вся трава в овечьих катышках. Молодых немок из экскурсионного автобуса это не смущает, они устроили катание с валов. Летят кубарем и дико хохочут. Вспоминаю поговорку про дурака, что с горы катится. Португальский тинейджер бредет по кромке стены над обрывом, за ним по траве волочится красивый шарф. Парень весь в себе и явно не в этом времени, чуть нас не уронил. Пока мы вспоминаем, как "шарф" по-английски, одна из соотечественниц зовет его раз пять, потом нагоняет и мягким тоном возвращает к реальности. Он подбирает свое кашне, он благодарен, но не рад: где бы сейчас ни витал этот романтический герой, ему там было лучше.
Уходим от шумной толпы и мы, движемся по кругу. Пытаюсь представить себе норманнскую крепость, выстроенную по приказу Вильгельма Завоевателя. Судя по руинам, здесь было надежно и уютно. С высоты хорошо виден фундамент старого собора, больше ничего не осталось. В тринадцатом веке с благословения Папы храм был перенесен в другое место, причем физически: камни старой церкви легли в основание новой. Легенда гласит, что в воздух была пущена стрела, где упала - там и собор. Упала все на той же лей-линии, и теперь там возвышается уже знакомый нам Новосарумский, он же Солсберийский кафедрал. Вон он, шпиль, перед нами. За спиной, следовательно, невидимый отсюда Стоунхендж. А во рву - черная собака, бежит знакомиться, пока хозяин отвернулся.
Вслед за собором в Новый Сарум переехало и большинство населения, а Старый довольно быстро стал практически непригодным для жилья. Оставалась деревушка у древней римской дороги, но и ее численность постоянно сокращалась. В XIX веке этот округ лишился своих прав, прославившись тем, что на выборах 1831 года представил одиннадцать избирателей-землевладельцев, каждый из которых был своего рода подставным лицом, так как жил в другом месте. Меж тем, круговое поселение, упоминавшееся в самых древних летописях Британии, безмятежно смотрит в небо. Примерно три тысячи лет до нашей эры. Еще две - нашей. Что было раньше история умалчивает за неимением историков...
Из замка нас гонит не усталость и даже не дождь, а благоразумие: вечереет, а ведь нужно еще добраться до Солсбери, а потом и до Лондона. Напоследок, конечно, сувенирный магазин - кто здесь перед ними устоит! На стеллаже - книжка про Принцессу, о которой мы каждое утро смотрим мультик. Принцесса живет в замке, у нее есть Папа-Король, толстяк в подтяжках, и Мама-Королева в короне поверх платочка. А еще гвардеец, фрейлина, кошка и собака. Каждый день семья придумывает для Принцессы что-нибудь доброе и веселое, чтобы она была счастлива.
В витрине мерцает парочка серебряных колечек - реплик древностей. Одно, с кельтским орнаментом, исподтишка подмигивает. Доченька оживает: вот он, подарок для мамы. Кольцо само скользит на палец. Девушка-кассирша предлагает упаковку, но обрывает себя на полуслове, смеется: "Вы, видно, унесете его на себе!" Выйдя из темной лавки, еще раз осматриваю добычу и вижу,что узор несимметричен... потому что это не совсем узор. Точнее, совсем не узор, а руны. Чувствуя себе членом семьи Бэггинс, держу руку чуть на отлете.
За рвом на нас налетает превосходный коккер, требует обнимать и гладить, а мы и рады стараться. Через пару минут прибегает небольшая мохнатая стая и ее неторопливые вожаки - уже знакомые нам старички. Видят нашу радость и успокаиваются, не отзывают собак. Кокер строго следит за тем, чтобы никто не увиливал от возложенных на него обязанностей. А для рыже-чалого у нас припасено угощение. Пока я разворачиваю упаковку, конек жует мой локоть, а увидев сдобную булочку, проглатывает ее целиком, опять же с куском меня. Дочка расстраивается, она тоже хотела кормить. Вдвоем объясняем строптивцу, что раз он кушал, то должен хотя бы позволить себя погладить и сфотографировать. Сочтя аргументы весомыми, конь подставляет шерстистую морду, но, чтобы не кусаться, грызет колючую проволоку и ограду загона.
Первый же автобус подбирает нас на шоссе, привозит к центру. Солсбери оказывается не таким уж маленьким, погуляв по рынку, уйму времени идем к станции. Эйвон и вправду нежен, струится между домами. Из окон в воду смотрятся герани. Маленький мальчик на мосту хотел бы покормить уток, но утки, явные родственницы нашего мустанга, просто отбирают хлеб силой. Ни в одном магазине нет открывалки для бутылок. Пробки есть, а открывалок нет. Начинаем подозревать правительство в тайных мерах борьбы с алкоголизмом. А вот этому мальчишке, постарше, не до уточек. Везет на склад грузовую тележку, полную рыночного скарба. Уронил кусок искусственного дерна и не заметил, умчался дальше. Дочка зовет его, пока он бегает - присматриваем за тележкой. Машем друг другу, улыбаемся весело, но на самом нам грустно: этот подросток выглядит таким изможденным. В Британии, как и везде, формально запрещен детский труд, но "помощь родителям" никто не отменял.
Поезд пустует недолго: на одной из станций в него усаживается чуть ли не целая школа. Видимо, хорошая, раз дети ездят в нее из других мест. Рядом с нами расположились девочки с прекрасными волосами, кожей и манерами, грызут шоколадную соломку, смотрятся в зеркальце, болтают о мальчиках из другого конца вагона. Объекты их внимания, перебросившись с девчонками парой дружелюбных фраз, разложили на коленях лаптопы и пропали из зоны досягаемости.
Мало-помалу школьники выходят, а вагон стремительно наполняется служащими. Шумят, снимают галстуки, покупают чай и кофе с тележки проводника. Довольно быстро оживление на их лицах сменяется усталостью, глаза бегают по строчкам газет. Многие продолжают работать. Стараюсь не читать договоры, разложенные на столике моим соседом. Куда они пойдут сейчас - домой? А завтра снова на работу?
Ответ находим сразу же, выйдя с перрона на Ватерлоо. Настоящие толпы устремляются в Соутбанк-Центр, где Ройял Фестивал-Холл, в Зал Королевы Елизаветы и Национальный театр. В Соутбанк-Центре проводится множество выставок и концертов, у касс довольно людно. В театр так и вообще не протолкнуться. Многочисленные бары набиты битком, огромный ресторан на одном из уровней Фестивал-Холла похож на ярмарку. Воздух напоен запахами хорошей еды. Никто не повышает тона, но шум стоит немыслимый. За столиками на галереях сидят студенты с ноутбуками, учатся. Кто-то пристроился на великолепной обзорной террасе, расслабляется и смотрит на Темзу. Снаружи - величественная инсталляция молодых поэтов: парус, скроенный из листов со стихами, над ним бумажные самолетики стремятся в небо. Транслируется запись: поэты читают свои произведения. Люди останавливаются, слушают и читают строки на парусе, шевелят губами, пробуя слова на вкус. Фестивал-Холл и нравится мне, и нет. Неухоженный он и слишком огромный, в этот людный час напоминает вокзал. Но все разнообразие искусства, аккумулированное в одном месте, притягивает.
Ближе к ночи заходим в маркет, очень хочется пива. А что это за странные открывалки в тележке? Прозрачные, с зажимом для пробки. С возгласами протеста к нам несется продавец: "Нет, мы это не продаем, это нужно нам самим!" Дочь пытается узнать, где можно это купить, но он чуть ли не в панике отвечает: "Не знаю, мы это не продаем!" Да что ж такое-то, а! Всмотревшись в прилавки, понимаю причину его дикого поведения: перед нами не открывалки, а, скорее, закрывалки: магазин надевает их на бутылки, чтобы нельзя было открыть крышку до кассы. Мы сто раз их видели, а вот в тележке не узнали. Представляем себе состояние продавца, пытаемся сохранять солидность. В конце концов, существует еще и баночное пиво.
Вращающаяся дверь, микроскопический лифт - здравствуй, дом. В коридоре тихо, звук шагов увязает в ковре. Привидения отеля Расселл проходят, задевая нас рукавами старинных костюмов. Мы привыкли и почти перестали замечать друг друга. В двери черной лестницы пылает алое стекло. А по телевизору сегодня "Шестое чувство". Полночь, шведский сидр, кельтские руны и фильм о мальчике, пожалевшем призрака.
Комментариев нет:
Отправить комментарий